которые спиралью накладывались друг на друга и уходили в глубокую пропасть.
Далеко на север, почти у Мемфиса и совсем рядом с местечком Миман-Шелби Форест, Бобби вырулил на обочину дороги, остановил грузовик, открыл заднюю дверцу и вытащил наружу пса, ухватив его за задние лапы. Собака лежала с закрытыми глазами и не оказывала ему никакого сопротивления. Незадолго до этого он угостил пса большим куском сырого мяса, в которое вложил растертые таблетки прометазина гидрохлорида. Именно это сильнодействующее средство и позволило ему справиться с псом. Собака будет крепко спать в течение нескольких часов, а когда проснется, то выпьет как минимум три большие миски воды и обретет прежние бойцовские качества.
Из-за грунтовой и чрезвычайно грязной дороги это место оказалось самым пустынным во всей округе. Старое обветшалое строение бывшего склада консервированных продуктов и сухого мяса для людей, которые жили здесь более семидесяти лет назад, находилось на расстоянии примерно получаса езды до любого другого жилища. Рядом располагалось прекрасное место для рыбной ловли, что поначалу сильно беспокоило Бобби, но потом он обнаружил, что за последние несколько месяцев здесь не появлялось ни единой живой души. Прекрасное место. Никогда он еще не видел такого большого скопления кустарников и тополей.
Ему понадобилось целых три дня, чтобы выкопать посреди сарая большую яму глубиной пятнадцать футов и шириной не менее шести. Эта работа потребовала от него огромных усилий и была настолько тяжелой, что от напряжения до сих пор ныла спина. Но благодаря этому он понял, какие мышцы нужно больше всего нагружать в тренажерном зале. В земле было немало корней тополя, и ему пришлось поработать топором, вырубая их из земли. Наполненную землей корзину он поднимал наверх с помощью веревки, один конец которой был привязан к толстой деревянной балке. Всю землю он выносил на грязный двор и высыпал прямо перед дверью.
Сейчас он осторожно взвалил пса на плечо, отнес в сарай и так же осторожно опустил его в яму, положив на один бок.
Затем он погладил его и даже прошептал ему на ухо нежные слова, словно знал его всю жизнь:
— Ну вот, цербер, все хорошо. Теперь все будет нормально. — Бобби снял старый ошейник и надел новый, на коже которого были выбиты три слова. После этого он налил из канистры три большие миски воды, поднялся наверх и быстрым шагом направился к грузовику. — Ты где, котенок? — сказал он, шаря рукой под сиденьем. — Выходи, мы уже приехали.
Перепуганный до смерти котенок забился в дальний угол и ни за что не хотел вылезать наружу. Хотя собака была уже далеко, он все еще чувствовал ее запах. Бобби пришлось выманивать его оттуда с помощью кошачьей еды «Мяу-микс». Подхватив котенка на руки, он нежно поглаживал его по спине до тех пор, пока тот не успокоился и не устроился на его коленях, хотя по-прежнему настороженно втягивал воздух, принюхиваясь к запаху пса. Бобби открыл бардачок и вынул оттуда крошечный пузырек с надписью «Хом». Он брызнул на задние лапы кота, и тот совсем утратил чувство обоняния.
Напоследок Бобби нежно погладил котенка, отнес его в сарай и бросил на дно ямы. Котенок приземлился на все четыре лапы и мгновенно забился в дальний угол, с ужасом поглядывая на спящего питбуля.
2 марта 2001 г
Прошло несколько недель. Я по-прежнему была увлечена поисками убежища Текуна, а поздно вечером, когда Серхио уже спал, а мать читала в постели очередной роман, я садилась за компьютер.
К этому времени я основательно подлечилась, хотя если послушать маму Селию, то можно подумать, что это далеко не так. Я даже могла бы сказать, что она сердилась на меня, хотя поначалу не могла понять почему. Она неохотно говорила на эту тему, хотя это было не в ее правилах. Несмотря на то что меня выписали из больницы более шести недель назад, сейчас она относилась ко мне более осторожно, чем прежде. Причиной всему был шрам на шее. Она просто не хотела досаждать мне, не хотела хоть как-то причинить боль. А мне очень недоставало ее прямоты и откровенности. Однако чем быстрее заживала моя рана на шее и формировался келоидный рубец, тем с большей осторожностью она обращалась со мной, иногда напоминая совершенно незнакомого человека.
Она до сих пор ходила вокруг да около, избегая откровенного разговора.
— Ты слишком много времени проводишь за этой машиной, — наконец-то проговорила она однажды вечером. — Что там интересного?
— Ничего, я просто скольжу по сайтам.
Хотя мы говорили с ней по-испански, последние слова я произнесла на английском, которого она не понимала.
— Просто брожу по Интернету, — пояснила я. — Это забавно. Чем-то похоже на переключение каналов телевидения. Там можно найти массу интересных сведений.
— Настолько интересно, что ты делаешь записи в блокноте?
Она поджала губы, как это обычно делают сальвадорцы, а потом выпятила их в сторону желтого блокнота, который лежал на столе рядом с ноутбуком. В нем примерно десять страниц были исписаны карандашом мелким почерком, и без труда угадывались фрагменты отдельных фраз и предложений. Я направилась к столу, чтобы закрыть блокнот, но она уже успела прочесть несколько слов. Конечно, она знала, что или, точнее сказать, кого именно я ищу. И это не был Текун Уман.
Мама больше ничего не сказала, а просто ушла в свою комнату, прихватив с собой экземпляр
Через пару дней она вернулась к этому разговору:
— Ты больше не читаешь так много, как это бывало раньше.
Слова прозвучали как ее наставления из моего детства.
Правда, тогда она никогда не упрекала меня в том, что я мало читаю. Напротив, часто напоминала, что нужно закрыть книгу, выйти на улицу, подышать свежим воздухом из Атлантики и поиграть с друзьями во дворе.
— Я читаю, мама, — ответила я подчеркнуто ровным голосом. — Просто я читаю не книги. Мне сейчас не до них.
Затем она сделала то, что делала уже не раз, чтобы показать, как много я пропускаю в жизни и что многого не замечаю. Она достала початую бутылку виски и громко поставила ее передо мной на стол. От удара о столешницу маслянистая жидкость в полупустой бутылке расплылась по стеклу, оставляя после себя золотистый налет.
Этим она снова напомнила, что по-прежнему остается Селией Чакон, которую я знаю уже много лет и безумно люблю. Именно такие ее поступки могли вывести меня из себя быстрее, чем что бы то ни было.
— Нам нужно поговорить, — упрямо сказала она.
Она села за стол, а у меня от ее взгляда волосы зашевелились на затылке. Это означало, что сильно натянулась кожа на голове. Какие-то мышцы напряглись, словно готовя меня к защите от нападок со стороны матери. Они натянулись так сильно, что я вдруг подумала, смогут ли они вернуться на прежнее место. Может, от этого напряжения исчезнет ненавистный келоидный шрам. Это был бы чертовски приятный сюрприз.
— Ты возвращаешься домой после черт знает какой работы, почти ничего не ешь и почти не замечаешь своего сына. Ты больше не играешь с ним, как это бывало раньше. А потом я укладываю его спать, а когда выхожу из его комнаты, то вижу, что ты сидишь за столом с бутылкой виски и этим
Это было на нее не похоже. Она не любила ругаться матом и всегда упрекала меня за то, что я иногда вворачиваю словечко «jodido», которое было сальвадорским вариантом английского ругательства «fuck off». По всему было видно, что она вне себя от злости. Впрочем, я тоже.
— Это мой дом, и я имею право проводить свое время так, как хочу.
