расставив руки, как бы закрывая нас от него.
— Нет! — взмолился он. — Ti prego!
— Vaffanculo! — процедил Кокко, направив на него автомат.
Последовал длинный обмен мольбами и оскорблениями, и, наконец, Умберто перешел на английский.
— Друг мой, — сказал он, едва не опустившись на колени. — Я знаю, ты великодушный человек. Я обещаю, ты об этом не пожалеешь.
Кокко ответил не сразу. Его прищур свидетельствовал, что ему не понравилось упоминание о прошлом.
— Пожалуйста, — настаивал Умберто. — Девочки никому не расскажут, клянусь тебе!
Кокко поморщился и сказал на скверном английском:
— Девочки всегда болтают. Языками мах-мах-мах.
Стоявшая сзади Дженис больно стиснула мне руку. Она, как и я, понимала, что у Кокко нет причин оставлять нас в живых. Он получил камни, больше ему ничего не нужно, тем более живые свидетели. И все-таки мне не верилось, что пришел наш конец: неужели после стольких трудностей, туннелей, раскопок и нашей помощи он нас убьет? Вместо страха я ощутила ярость на этого бездушного ублюдка Кокко и на то, что лишь один человек не побоялся встать на защиту слабых — наш отец. Даже брат Лоренцо неподвижно стоял, перебирая четки с закрытыми глазами, словно происходящее не имело к нему отношения. С другой стороны, что он мог сделать? Старый монах не ведал ни зла, ни английского.
— Друг мой, — снова начал Умберто, изо всех сил стараясь говорить спокойно, стараясь пробить хоть маленькую трещину в невозмутимости Кокко. — Когда-то я спас тебе жизнь. Помнишь? Неужели это ничего для тебя не значит?
Кокко притворился, что задумался. Через секунду он ответил с высокомерной миной:
— О'кей, однажды ты пощадил мою жизнь. Я тоже пощажу для тебя одну жизнь. — Он кивнул на нас с Дженис. — Кого ты больше любишь?
— Джулс! — всхлипнула Дженис, стиснув меня в объятиях так, что я не могла дышать. — Я люблю тебя, что бы ни случилось; слышишь, я тебя люблю!
— Пожалуйста, не заставляй меня выбирать. — Я не узнала голос Умберто. — Кокко, я знаю твою мать, она хорошая женщина. Ей бы это не понравилось.
— Моя мать, — прошипел Кокко, — придет плюнуть на твою могилу. Последний шанс — stronza или angelo? Выбирай, или я убью обеих.
Умберто не ответил, и Кокко подошел к нему вплотную.
— Ты, — сказал он раздельно, уперев ствол автомата ему в грудь, — просто дурак.
От ужаса мы с Дженис приросли к полу, не в силах броситься вперед и помешать Кокко нажать на спусковой крючок, и через две секунды одиночный, раздирающий уши выстрел заставил вздрогнуть всех в пещере.
Уверенные, что Кокко убил нашего отца, мы с криком побежали к Умберто, ожидая, что он упадет мертвым. Однако он по-прежнему стоял на ногах, правда, окаменев от шока. На полу, гротескно разметавшись, лежал Кокко. Что-то — уж не гром ли небесный? — прошило его череп насквозь, снеся полголовы.
— Иисусе! — всхлипнула Дженис, белая как стена. — Что это?
— Пригнитесь! — крикнул Умберто, резко рванув нас к полу. — Прикройте головы!
Раздались частые выстрелы, и люди Кокко вокруг нас заметались в поисках укрытия. Те, кто попытался отстреливаться, сразу были убиты с поразительной меткостью. Лежа ничком на полу, я повернула голову посмотреть, откуда стреляют, и впервые в жизни обрадовалась при виде полицейских в боевом снаряжении, которые лезли в усыпальницу через проделанную нами дыру, занимали позиции за ближайшими колоннами и кричали оставшимся бандитам, как я предполагаю, бросить оружие и сдаваться.
От облегчения и сознания, что этот кошмар, наконец, закончился, мне захотелось смеяться и плакать. Если бы они промедлили хоть минуту, все закончилось бы куда печальнее. А может, они ждали в засаде уже некоторое время, ожидая повода шлепнуть Кокко, не мороча себе голову формальностями? Как бы то ни было, лежа на каменном полу и чувствуя слабость от пережитого ужаса, я была готова поверить, что полицейских послала Дева Мария наказать негодяев, осквернивших ее святыню.
Видя безнадежность своего положения, оставшиеся в живых грабители вышли из-за колонн с поднятыми руками. Один сглупу нагнулся поднять что-то с пола пещеры — скорее всего драгоценный камень — и был немедленно застрелен. Лишь через несколько мгновений я узнала бандита, который дал волю рукам, когда мы с Дженис спустились в пещеру. А застрелил его Алессандро.
При виде его я обезумела от огромной, нестерпимой радости, но не успела поделиться открытием с Дженис, как где-то над нами послышался зловещий рокот, усилившийся исступленным крещендо, и одна из колонн, поддерживавших свод, с жутким треском обвалилась прямо на уцелевших бандитов, раздавив их в кровавый блин каменными глыбами в несколько тонн.
Дрожащее эхо обрушения отдалось в бесчисленных коридорах лабиринта Боттини, окружавших нас со всех сторон. Казалось, хаос в усыпальнице вызвал подземную вибрацию, походившую на землетрясение, и я увидела, как Умберто вскочил на ноги и жестом велел нам с Дженис тоже подниматься.
— Идемте! — крикнул он, опасливо поглядывая наверх окружавших нас колонн. — У нас мало времени.
Кинувшись к Умберто очертя голову, мы едва увернулись от дождя мелких обломков, неожиданно пролившегося с растрескавшегося потолка, и когда сорвавшаяся звездочка ударила меня в висок, я едва не потеряла сознание. Остановившись и удерживая равновесие, я увидела, что ко мне идет Алессандро, перешагивая крупные каменные обломки, игнорируя предупреждающие возгласы полицейских. Он ничего не сказал, но ему и не понадобилось: его глаза сказали все, что я надеялась услышать.
Я упала бы прямо в его объятия, но тут позади меня раздался слабый вскрик.
— Брат Лоренцо! — ахнула я, сообразив, что мы совершенно забыли о монахе. Резко повернувшись, я разглядела его скорчившуюся фигуру среди хаоса обломков и трупов, и прежде чем Алессандро успел меня остановить, кинулась обратно, чтобы вывести старика прежде, чем меня опередит очередная каменная глыба со свода.
Алессандро наверняка остановил бы меня, но тут еще одна колонна рухнула позади нас, подняв тучу пыли и вызвав целый водопад осыпающейся штукатурки. От сотрясения подо мной немного разошлись плиты пола, и я увидела, что под ними нет деревянных балок или бетонных плит, а лишь бездонная черная пустота.
Оцепенев от этого зрелища, я застыла на месте, боясь двинуться. Сзади Алессандро кричал мне вернуться, но не успела я сделать шаг, как часть пола, где я стояла, начала отделяться от окружающего строения. В следующий миг пол просто исчез, и я полетела в бездну, не в силах закричать от охватившего меня ужаса, как если бы испарился первозданный клей, скреплявший мироздание, и всё, что осталось в новоявленном хаосе, — это обломки, осколки, я и сила тяжести.
Долго ли я падала? Мне хочется написать, что я пролетела сквозь время, сквозь жизнь, смерть и столетия, но в реальности падать там было футов пятнадцать. По крайней мере, мне так сказали. И добавили, что мне здорово повезло: сорвавшись в подземный мир, я попала не на острые камни и не в лапы демонов — от сна меня пробудила древняя река, которую лишь немногим посчастливилось отыскать. Называлась она Диана.
Рассказывали, что, как только я исчезла вместе с провалившимся полом, Алессандро прыгнул за осыпающийся край, даже не сняв боевого снаряжения. В холодной воде он сразу пошел на дно под весом бронежилета, тяжелых сапог и оружия и вынужденно потерял несколько секунд, чтобы всплыть и глотнуть воздуха. Борясь с быстрым течением, он умудрился вытащить фонарик и вскоре увидел мое безжизненное тело на выступающей из воды скале.
Закричав другим полицейским, чтобы поторапливались, Алессандро велел им спустить веревку и поднять нас в крипту собора. Глухой ко всем и ко всему, он положил меня на пол среди обломков, выпустил воду из моих легких и попытался реанимировать.
Стоя рядом и наблюдая за ним, Дженис не отдавала себе отчета в серьезности ситуации, пока не
