— Ну, подумайте сами. Если бы Джульетта сначала познакомилась с Парисом, то влюбилась бы в него, и они жили долго и счастливо. Ей просто пришла пора в кого-то влюбляться.
— Неправда! — возразила я. — Ромео был красавчиком…
— Красавчиком? — Алессандро округлил глаза. — Знаете, кого называют красавчиками?..
— И прекрасным танцором…
— У Ромео ноги были как свинцом налиты! Он сам говорил!
— …но еще важнее, у него были приятные руки.
Этот довод оказался решающим. Алессандро сдался.
— Понятно. Приятные руки, ага. Здесь вы меня обставили. Так вот из чего сделаны великие возлюбленные!
— Согласно Шекспиру — да. — Я украдкой взглянула на его руки, но ничего не рассмотрела — Алессандро сунул их в карманы.
— И вы хотите прожить жизнь по Шекспиру?
Я посмотрела вниз, на кинжал. Было неловко разгуливать по городу с кинжалом в руке, но в сумочку он не помещался, а мне не хотелось, чтобы Алессандро снова нес его за меня.
— Совсем не обязательно.
Он тоже посмотрел на кинжал, и я поняла, что мы думаем об одном и том же. У Шекспира именно таким оружием закололась Джульетта.
— Тогда почему бы вам не переписать старую повесть и не изменить судьбу? — спросил он.
— Переписать Шекспира?! — возмутилась я.
Он упорно смотрел перед собой.
— И стать моим другом.
Я смотрела на его профиль, белевший в темноте. Мы проговорили весь вечер, но я почти ничего о нем не знала.
— На одном условии, — сказала я. — Расскажите мне побольше о Ромео.
Я сразу пожалела об этих словах: на лице Алессандро проступило недовольство.
— Ромео, Ромео, — насмешливо сказал он. — Всегда один Ромео. Вы за этим в Сиену приехали? Найти красавчика с приятными руками? Боюсь, вы будете разочарованы. Он не имеет ничего общего с шекспировским Ромео. Он не воспевает любовь в рифмованных куплетах. Поверьте мне, это настоящий мерзавец. На вашем месте… — Он, наконец, взглянул на меня. — На этот раз я разделил бы балкон с Парисом.
— У меня нет намерения, — ядовито сказала я, — делить свой балкон с кем бы то ни было. Я просто хочу вернуть палио, а ведь только у Ромео был мотив его похитить. Если вы не согласны, что это сделал он, так и скажите, и я оставлю тему.
— О'кей, — сказал Алессандро. — Я не думаю, что это его рук дело. Но это не значит, что он чист. Как сказал ваш кузен, у Ромео несчастливая рука, поэтому все предпочитают считать его мертвым.
— А почему вы считаете, что он жив?
Он прищурился:
— Я его чую.
— А-а, нюх на преступников?
Алессандро ответил не сразу и больше себе, чем мне:
— Нюх на соперников.
Диретторе Россини, можно сказать, расцеловал подножие воображаемого распятия, увидев меня в дверях своей гостиницы.
— Мисс Толомеи! Grazie a Dio! Вы живы! Ваш кузен из больницы просто оборвал телефон. — Только тут он заметил Алессандро за моей спиной и закивал в знак приветствия. — Он тревожился, что вы в плохой компании! Где вы были?
— Вы же видите, я в самых надежных руках, — с досадой сказала я.
— Из имеющихся в наличии, — поправил Алессандро, непонятно почему очень развеселившись. — На настоящий момент.
— Еще он просил меня передать вам, что кинжал необходимо надежно спрятать.
Я посмотрела на длинный нож, который по-прежнему сжимала в руке.
— Дайте его мне, — сказал Алессандро. — Я сберегу его для вас.
— Да, — подхватил диретторе Россини. — Отдайте его капитану Сантини. Я не хочу больше инцидентов со взломами.
Я отдала Алессандро кинжал Ромео, клинок снова исчез во внутреннем кармане его куртки.
— Я приду завтра в девять, — сказал он. — Никому не открывайте дверь.
— Даже балконную?
— Особенно балконную.
Улегшись вечером в постель, я занялась интересным документом из маминой шкатулки, озаглавленным «Генеалогическое древо Джульетты и Джианноццы». Я его уже разворачивала, но не сочла особенно полезным. Теперь, когда Ева-Мария подтвердила, что я происхожу от Джульетты Толомеи, мне стало понятно, почему у мамы был пунктик на генеалогии.
В номере по-прежнему царил страшный беспорядок, но я еще не смотрела, что там с вещами. По крайней мере, пока меня не было, убрали битое стекло и вставили новую раму. Если ночью кто-нибудь снова попытается проникнуть в комнату, бесшумно это сделать не получится.
Развернув длинный свиток на изголовье кровати, я битый час продиралась сквозь густой лес имен. Это было необычное генеалогическое древо: здесь указывались предки исключительно по женской линии с единственной целью — проследить наше прямое происхождение от Джульетты Толомеи, жившей в четырнадцатом веке.
Наконец, в самом низу свитка под именами наших родителей я нашла себя и Дженис.
Джеймс Джейкобе + Роуз Томази — Мария Томази + Грегори Ллойд
Диана Ллойд + Патрицио Толомеи Джульетта Толомеи — Джианноцца Толомеи
Вдоволь посмеявшись над настоящим имечком Дженис — сестрица всю жизнь до слез спорила, что ее зовут не Дженис, что это не ее имя, — я посмотрела в начало документа, где значились точно такие же имена:
Джульетта Толомеи — Джианноцца Толомеи + Мариотто да Гамбакорта
Франческо Сарацини + Белла да Гамбакорта Федерико да Сильва + Джульетта Сарацини — Джианноцца Сарацини
И так далее. Список имен между Джульеттой 1340 года и мной был такой длины, что хоть используй в качестве веревочной лестницы с моего балкона. Невольно впечатляло, что десятки людей на протяжении веков аккуратно вели записи своей родословной, начавшейся в далеком 1340-м с Джульетты и ее сестры Джианноццы.
Довольно часто имена Джульетта и Джианноцца мелькали на фамильном дереве, но всякий раз с другой фамилией; Толомеи среди них не было. Интересно, что, насколько я разобралась, Ева-Мария была не вполне права, утверждая, что я происхожу от Джульетты Толомеи. Согласно документу, все мы — мама, Дженис и я — вели свой род от сестры Джульетты, Джианноццы, и ее мужа, Мариотто да Гамбакорты. Возле имени самой первой Джульетты не значилось сведений о ее браке и соответственно о детях.
Полная нехороших предчувствий, я отложила свиток и взялась за другие документы. Новость о том, что моей реальной прапра и так далее бабкой была Джианноцца, заставила меня внимательнее отнестись к сохранившимся письмам Джульетты к сестре, пересыпанным комментариями по поводу тихой деревенской жизни, которую та вела вдали от Сиены.
«Тебе повезло, любимая сестра, — писала она в одном письме, — что дом у вас такой большой, а твой муж с трудом ходит». А позже она мечтала: «О, как бы мне хотелось быть тобой, ускользать из дома незамеченной и проводить украденный час свободы, лежа на диком чабреце…»
Наконец я заснула и крепко проспала пару часов. Когда громкий шум разбудил меня, было еще темно.
Очнувшись с тяжелой головой, я несколько секунд не могла понять, где я и почему в номере такой бедлам. Под балконом громко ревел мотор мотоцикла.
