вопреки моим ожиданиям, девочка, не сводя с Фабиана восхищенных глаз, послушно протянула ему находку.
– Вот видишь, здесь изображен ацтекский царь Марадона. Он отважно сражался против жестоких конкистадоров, когда те вторглись в Южную Америку. Эта монетка – лишь малая часть его огромных сокровищ. Видишь, вот здесь написано «Мехико-86»? Выходит, что эта монетка из его царства в Мехико, она отчеканена, должно быть, в 1586 году.
– Сражения с конкистадорами происходили позднее, – возразила Сол. – Нам так рассказывали на уроках истории.
– Тогда ты все знаешь даже лучше меня, – был вынужден отступить Фабиан. – Ну давай, топай за папочкой.
Сол смерила его задумчивым взглядом, однако спорить не стала. Положив монетку в карман, она выбежала из бара и бросилась вслед за отцом. К ножке стула, на котором сидел Фабиан, приблизился попугай и настороженно остановился.
– Довольно противоречивая версия англо-аргентинской схватки за Кубок мира, – заметил я.
– Замолчи, – довольно добродушно оборвал меня Фабиан. – Знаешь, я начинаю понимать, зачем люди заводят детей. Поскольку они с возрастом утрачивают правильный взгляд на мир – грубая реальность слишком грубо вторгается в их жизнь, – то заводят детей, что дает им возможность еще раз взглянуть на окружающий мир незамутненным взором. Своего рода компенсация за личные неудачи.
– Должен ли я понимать это так, что ты, так сказать, махнул на себя рукой?
– Нисколько. Ни за что и никогда.
– И все-таки признай. То, что Рей утром рассказывал про купол на горе, исключает возможность того, что там находится клиника, в которой лечат жертв амнезии.
– С чего ты это взял? Твой Рей знает об этом не больше нас самих. Единственное, что нам известно, – тот, кто там живет, отказывается от всех связей с окружающим миром.
– Но яхта… Ее пассажиры скорее напоминали туристов, чем пациентов клиники.
Фабиан закурил сигарету и принялся раскачиваться на стуле. Его голос то взлетал ввысь, то резко падал вниз. Мой друг принялся комментировать мое убогое воображение, ловко обходя препятствия, нагроможденные реальностью у него на пути.
– У меня появилась новая теория, – признался он. – Мы знаем, что здесь предполагалось строительство клиники…
– Теоретически предполагалось.
– Но до сих пор не знаем наверняка, действительно ли этот купол…
– Скорее всего нет.
– Яхта, которая едва не потопила нас, вполне могла предназначаться для морских прогулок пациентов. Их мог прописать своим подопечным главный врач.
– Послушай, Фабиан. Мы же видели их. Никакие это не пациенты. Это люди, которые прекрасно проводили время, получая от этого огромное удовольствие.
– Верно. Они получали огромное удовольствие, радуясь тому, что дарит им настоящее время.
– Что же это, по-твоему?
– По-моему… Если… если ты потерял память, то это, наоборот, обретение настоящей свободы. Может ведь быть такое, что тебе не хочется, чтобы память вернулась? Что, если люди на яхте были счастливы и веселились лишь потому, что самым безнадежным из них доктор Меносмаль прописал веселье в качестве единственной формы лечения? – Похоже, Фабиан сам восхитился собственной импровизацией. – Знаешь, это превосходная гипотеза.
– Неплохая, согласен. Но послушай…
– Думаешь, я сдамся? Ни за что. Я ни за что не отступлюсь от нее. – Он снова зажег сигарету и глубоко затянулся. – Ни за что и ни перед кем.
В следующее мгновение ножки стула подкосились, и мой друг навзничь полетел на пол.
– Включая пернатых! – крикнул он и захохотал. – Слышишь меня? Ни перед кем!
–
– А ты слышишь? – спросил я. – Сюда кто-то идет.
13
Появление Салли Лайтфут все изменило. Без нее все еще могло бы закончиться нормально, однако стоило ей появиться на сцене, как все пошло наперекосяк. Салли стала чем-то вроде мощного катализатора, подтолкнувшего дальнейшее развитие событий. В ее присутствии все конфликты, которые раньше разрешались сами собой, разрослись в непримиримый антагонизм. Тогда, конечно, мы об этом еще не подозревали, иначе с самого начала проявили бы бдительность.
То есть я хочу сказать, что я проявил бы бдительность.
Салли прикатила на грузовике-пикапе марки «шевроле». Мы услышали урчание двигателя еще на расстоянии – оно перекрывало даже шум дождя. Мы тотчас перестали смеяться, забыв о том, что ножки стула, на котором сидел Фабиан, подгрызены злобным попугаем. Фабиан неуклюже поднялся на ноги, а когда Салли вошла в бар, я тоже встал. Мы поприветствовали посетительницу в самоуверенной манере мальчишек, которым поручено ответственное задание, и словно роботы выдали заранее приготовленную фразу:
– Рея нет, он вернется через минуту, какие напитки вам предложить?
Нежданная гостья перебила нас:
– Это здесь?
Сначала я мысленно дал ей тридцать с небольшим. Позднее выяснилось, что тридцати ей еще нет. На ней был традиционный туристический наряд: мешковатые камуфляжные брюки, коричневые башмаки. Короткие светлые волосы перехвачены голубой банданой. Все это, несмотря на дождь, словно пудрой было присыпано пылью. Кстати, кожа ее противоречила традиционному образу завзятой туристки: бледная, незагорелая, как у человека, который все время проводит в закрытом помещении. На шее у нашей гостьи на кожаном шнурке поверх ярко-красной футболки с неаккуратно обрезанными рукавами болтался зуб какого-то неведомого животного.
– Так это здесь? – еще раз требовательно осведомилась она и повторила вопрос по-испански. Кстати, в обоих случаях уловил легкий акцент, в котором, как мне показалось, звучали скандинавские нотки. –
– М-м-м. Рея здесь нет. Он хозяин этого бара. Он будет…
– Если бы то, о чем я вас спрашиваю, было здесь, вы наверняка поняли мой вопрос. Значит, этого здесь нет. Что ж, хорошо.
Незнакомка приложила руку ко лбу, как будто фиксируя какую-то мысль, и из-под банданы выскользнула прядь волос. Зачесанные со лба волосы наверняка остались бы на месте, если бы не одна любопытная деталь: у нежданной гостьи отсутствовали две последние фаланги пальца, на котором носят обручальное кольцо, словно кто-то аккуратно их обрубил. Девушка сощурила глаза, и они превратились в треугольнички; как будто высеченные на ее лице, они оставались в таком положении примерно полминуты. Сама же она напряглась, отчего казалось, будто тело ее подрагивало и слегка раскачивалось подобно часовой пружине. Но наконец мысль была локализована, треугольнички исчезли, и две бледные руки безвольно повисли вдоль тела.
– Хорошо, – произнесла она. – Это хорошо. Но скоро оно здесь будет. Значит, придется подождать, если, конечно, мои расчеты верны и его прибьет сюда волной, чего нельзя гарантировать. А вы, ребята, я смотрю, не слишком-то похожи на серферов и явно не разбираетесь в волнах. Эй, сейчас бы пива и чего- нибудь поесть. И в койку.
– Мы не работаем здесь, – объяснил я.
– Но мы могли бы помочь вам, – сказал Фабиан. – Вы сказали, что вам хочется пива. Нет проблем. Позвольте обслужить вас. Прошу вас садиться, если только найдете стул, не изуродованный нашим попугаем.
Фабиан подошел к холодильнику в дальнем углу бара, достал влажную от испарины бутылку пива и протянул ее посетительнице, предварительно протерев горлышко собственной рубахой.
– Что касается еды, то Реймонд, наш метрдотель, в настоящее время занят переговорами с
