нужно будет, я сейчас это могу… И за дом буду платить…
– Олеся, я хочу сказать тебе одну вещь, но ты пообещай, что ни звука не скажешь Георгию.
Я со страхом смотрела на него.
– Этот дом принадлежит… Гошке.
– То есть как? – опешила я.
– Год назад умерла моя сестра в Австралии…
– Я не знала, что у вас есть сестра в Австралии…
– В свое время сей факт приходилось тщательно скрывать и я привык… Так вот, она оставила мне в наследство… очень немалую сумму. И я поспешил купить дом, но Гошка об этом не знает. Я хочу переписать дом на тебя. Я же не могу пока, да и не хочу оформлять его на имя Георгия, а в том, что Юра и его нынешняя супруга поведут себя порядочно после моей смерти, я не уверен. А посему, я запишу его на тебя, и тогда он уж точно достанется Георгию. Понимаешь?
– Да, понимаю… Хотя Юра вполне порядочный человек.
– Но связался с непорядочной бабой. А говорить обо всем этом Георгию я не хочу, ибо у мальчишки в таком возрасте могут появиться нежелательные настроения. Он должен знать, что все в жизни достигается трудом, мы с тобой можем как угодно баловать парня, но он понимает, что и мне и тебе все нелегко дается. Кстати, он понимает, что ты работаешь как каторжная и очень тобой гордиться… Вообще, ты молодчина, и он растет хорошим малым, несмотря на воспитание Надежды Львовны. Так ты обещаешь мне, что ничего ему не скажешь?
– Обещаю. Это мудро, Владимир Александрович. И я доверяю его вам, как говорится, с легким сердцем.
Прошло несколько дней. Мы успели съездить в Зальцбург, показавшийся мне поистине сказочным городом, переночевали там и на два дня смотались в Вену. Владимир Александрович так много знал об истории этих в высшей степени музыкальных городов и умел так интересно рассказывать, что мы с Гошкой слушали его буквально открыв рот. Потом мы с удовольствием вернулись в наш уютный дом.
Владимир Александрович сказал Гошке:
– Георгий, ты не удивляйся, в связи с твоим переездом сюда, нам с мамой придется решить ряд вопросов, так сказать, юридических, поэтому завтра мы с утра поедем по этим делам.
– Ладно, а я смотаюсь в зоопарк, охота посмотреть на жирафика! Мам, а ты не хочешь?
– Хочу, но позже! Завтра у нас дела.
И утром мы уехали. Оформление заняло кучу времени и нам предстояло еще множество формальностей. Мы возвращались домой под вечер, усталые до изнеможения. Еще из машины я увидела, что за столиком в саду сидят Гошка и какой-то мужчина. Я пригляделась, и мне стало нехорошо. Это несомненно был Миклашевич.
– Кто это? – спросил Владимир Александрович. – Я его не знаю.
– Один из двух зайцев, – вырвалось у меня.
– Мне всегда казалось, что погоня за зайцами не твой жанр, – усмехнулся он.
– Конечно, эти зайцы сами за мной гоняются.
– А ты?
– А я, кажется, заблудилась в трех соснах. Черт его принес!
– Я так понял, это не тот заяц?
– Откуда я знаю… Хотя вы правы, не тот.
– А я сам на него посмотрю, вдруг ты ошибаешься…
– Нет, этого зайца я хорошо знаю.
Но нам навстречу уже бежал Гошка, на его мордахе была написана искренняя радость. Миклашевич неспешно, деликатно шел за ним.
– Мам, дядя Митя приехал!
– Да уж вижу!
– Мам, поздравляю! Ты почему мне ничего не сказала?
Мне опять стало нехорошо.
– О чем это ты?
– Как о чем? О свадьбе!
– Олесенька, я так соскучился! Познакомь же меня с Владимиром Александровичем! Я, разумеется, прекрасно знаю вас, как потрясающего пианиста, неоднократно бывал на ваших концертах, но лично не имел чести…
Да я готова поклясться, что он даже забыл, где находится консерватория! Но Владимиру Александровичу его слова несомненно были приятны.
– Олеся, кажется, впала в ступор, посему представлюсь сам– Дмитрий Миклашевич, архитектор и будущий муж…
От его наглости я и впрямь впала в ступор. А они уже пожимали друг другу руки.
– В юности я всегда бегал на ваши концерты, особенно если в программе была Н-moll,ная Шопена. Лучше вас ее никто не играл! А восьмая Прокофьева! Знаете, у меня есть запись Лондонского концерта восемьдесят второго года…
От изумления у меня в зобу дыханье сперло. Никогда в жизни я не слышала о его увлечении серьезной музыкой. А Владимир Александрович внимал ему более чем благосклонно. И Гошка смотрел ему в рот. Что же это такое?
– Господа, вы, вероятно, устали и голодны, а посему я предлагаю всем через полчасика поехать в ресторан, мы поужинаем и обсудим наши с Олесенькой, так сказать, матримониальные планы… Ужин обещаю дивный! Я знаю здесь неподалеку потрясающий ресторанчик. Фантастика, пальчики оближете. И я уже выяснил у Гошки, что вам это заведение незнакомо!
Обаяние было включено на полную мощность. Не поддаться ему просто невозможно. Проклятый паук, уже затянул в свою паутину и свекра, и сына, да и я уже начинаю барахтаться как измученная муха- цокотуха. А где мой комарик? Нету!
– Мам, а он классный! Ты почему мне ничего не сказала? – шептал Гошка, провожая меня наверх.
– Да что я должна была тебе говорить? – разозлилась я.
– Ну про замуж! Про свадьбу! Он сказал, что ты уже присмотрела платье для свадьбы, зеленое!
И тут мне в голову стукнуло, что это просто потрясающий эпизод для романа! Злой заяц берет ее нахрапом… Правда, в отличие от меня, Марина хочет замуж.
– Мам, а я тоже хочу на вашей свадьбе гулять! Дядя Митя обещал!
– Да? Может, он сказал, где будет свадьба и когда? Мне здорово интересно!
– А ты что ли не знаешь?
– Понятия не имею!
– Да ладно! – не поверил мне сын.
– Ей богу! Мы с Митей поссорились накануне моего отъезда…
– Да, он говорил… И приехал просить прощения… Он тебя жутко любит! Мам, я лично за! Он классный!
– Ты за? А я вот против.
– Он это тоже сказал, что ты здорово кобенишься, но просто потому что ты женщина, а женщины любят кобениться…
– Чего только не узнаешь о себе… Хорошо, Гошка, мне надо принять душ и переодеться.
– Значит, ты согласна поехать на ужин?
– У меня что, есть выбор?
– Нет, мамуля, у тебя нет выбора! Ура!
Выйдя из душа, я подошла к окну. За столом на лужайке Миклашевич с Гошкой играли в шашки. Но вот Гошка вскочил, радостно вскинув руки, видимо, выиграл и оба чему-то стали смеяться.
Все это казалось мне бредом, так не бывает, по крайней мере я ни с чем подобным в жизни не сталкивалась. Или Миклашевич действительно меня любит? Не может такого быть. А почему собственно? Да, я не Синди Кроуфорд, но кто сказал, что любить можно только топ-моделей? Ерунда это… Он, как Онегин, с опозданием оценил Татьяну, а она уже другому отдана и будет век ему верна… Но я-то никому не
