что-то очень волнуюсь! Она такая неприспособленная, ее всякий гад обидеть может, Пашки нет в Москве, он, видите ли, в Греции…
— Одну минуту, мадам! — решительно прервал ее Тимофей. — Яна сейчас в больнице.
— Она сделала аборт? От вас? Это преступление, чтоб вы знали! Она же думала, что не сможет иметь детей после того, как ее колошматил этот жуткий скандинав…
— Маргарита Семеновна, никакого аборта. Ее элементарно ударили по голове и отняли сумку. Она в больнице и просит вас наведаться в ее квартиру и привезти то, что ей может понадобиться и еще записную книжку.
— Кто ей дал по голове?
— Насколько мне известно, он не представился.
— Мужчина, а вы ей кто?
— Я ей случайный знакомый, просто моя визитка завалялась у нее в кармане.
— Я, кажется, знаю, кто этот подонок! — трагическим голосом провозгласила Маргарита Семеновна. — Скажите, а кроме сумки у нее ничего не украли? Или вы не в курсе?
— Я не в курсе.
— А в какой она больнице?
Тимофей сообщил ей номер и адрес больницы.
— Скажите, а вы не могли бы сейчас со мной туда поехать? Я не смогу одна, а Пашка в Греции…
— Маргарита Семеновна…
— А вы где сейчас?
— Я еду домой.
— Ой, а вы не могли бы заехать ко мне?
— Зачем?
— Мне… мне очень плохо и страшно, я не могу ни с кем поделиться… Все скажут — ты куда сорок лет смотрела, Ритка… Пожалуйста, умоляю вас…
— Ну… хорошо… говорите адрес.
— А как вас зовут?
— Тимофей, Тимофей Борисович.
— Ой, это случайно не вы привезли ей эти окаянные цацки от того мужика?
— Ну да.
— Я так и знала, что от этих цацек будет одно сплошное горе. Их у нее украли, да?
— Маргарита Семеновна, извините, у меня разряжается телефон, я через полчаса буду у вас.
На звонок немедленно распахнулась дверь. На пороге воплощенным горем стояла крупная, очень немолодая блондинка, густо накрашенная, с красными от слез глазами.
— Тимофей Борисович? А я Маргарита Семеновна. Представляете, этот гад, этот гнус не просто бросил любовницу с сорокалетним стажем, он еще ограбил и чуть не убил девочку, которую знает с детства! Ну разве это не ужас? Может, вы мне скажете, что делать? Я лично не знаю! Не знаю и не знаю! Заявить в милицию, пустить их по следу? Но я все же сорок лет ложилась с ним в постель и теперь донести на него? А кто мне поверит? Скажут — он бросил старую бабу ради молоденькой, а старая просто мстит! Они же будут надо мной смеяться!
Все это она произносила, стоя в прихожей.
— Позвольте, Маргарита Семеновна, — решился прервать ее Тимофей. — Заявление должны подавать не вы, а Яна. Ведь пострадавшая в этой истории она.
— А я, по-вашему, не пострадавшая? У меня жизнь кончилась… Сорок лет в задницу… Янке что, она как была голодранкой, так и осталась. Судьба, видно, такая… А мне, молодой человек, шестьдесят пять лет, сорок из них связаны с этим подонком. Думаете, это можно пережить? Я очень люблю Янку, она хорошая, только всю дорогу несчастная. Мать у нее была та еще курва. Все мужика себе искала, на дочку ноль внимания, та как сорная трава росла, чудо еще, что в приличную женщину выросла. А что она в жизни видела? Этот окаянный швед бил ее смертным боем, запирал, только чудом не прикончил. А она нашла в себе силенки вернуться в Москву, поступить на филфак, стать преподавателем, уважаемым человеком, и вдруг ей с неба такие цацки свалились… Ой, простите, что это я вас в прихожей держу? Совсем, старая, ополоумела. Проходите, проходите на кухню… Чай будете? Или лучше коньяку?
— Спасибо, я за рулем.
— Ах да… А вот скажите, количество людей за рулем, которые не пьют, хоть как-то повлияло на алкогольную обстановку в стране?
— Понятия не имею, — улыбнулся столь неожиданному вопросу Тимофей, у которого уже голова шла кругом. Ему было страшно жаль эту женщину, которая от жуткого одиночества вываливает совершенно чужому человеку свои и Янины горести. Каждое слово о жизни Яны он ловил с жадностью. Бедная девочка! Как Мишка мог отправиться в кругосветное путешествие и оставить ее одну? Но он же просил меня за ней приглядывать, а я постарался как можно скорее забыть о ней… Зато теперь хлебну по полной программе.
— Тимофей Борисович, вы не голодны? Давайте я вас покормлю, а то я сготовила такую рыбу для этого подонка, а он… — она шмыгнула носом. — Знаете, я привыкла готовить для мужчин, для сына и для этого… Вот скажите мне как мужчина — что, у семидесятилетнего мужика при виде молоденькой сучки мозги отшибает, как у молодого? Он что, думает, ей нужен его, скажем прямо, довольно-таки вялый член? И я просто на двести процентов уверена, эта бесстыжая тварь всю кашу и заварила, небось обслужила его пару раз, он и поплыл… Много ли вашему брату надо? Знаете, я даже представляю себе, как все было… Он разнежился, рассказал девке про эти украшения, а она все придумала… Он сперва ужаснулся, он ведь в общем-то был всегда приличным человеком, но она засрала ему мозги. А он, небось, еще просил эту гадину: «Только не надо убивать Яночку, так, слегка огреть и хватит…» Ой, мамочки, но когда цацки оказались в ее руках, она запросто могла пристукнуть и Гришку…
Во время этого монолога Маргарита Семеновна успела накрыть на стол и Тимофей, здорово проголодавшийся, с аппетитом уплетал невероятно вкусную запеченную рыбу.
— Тимофей Борисович, у меня к вам нижайшая просьба. Пожалуйста, я сейчас наберу номер, а вы попросите к телефону Григория Ивановича, хорошо? Вам нетрудно, правда? И послушайте внимательно, что вам скажут, будьте так любезны.
Откликнулся молодой женский голос.
— Алло!
— Простите, я могу поговорить с Григорием Ивановичем?
— А папы нет. Он уехал по делам.
— Простите, а когда уехал?
— Сегодня утром.
— А когда вернется?
— Обещал в пятницу. Ему что-нибудь передать?
— Да нет, спасибо, извините.
Телефон был включен на громкую связь, так что Маргарита Семеновна все слышала.
— Это его дочурка дурная, ей на отца наплевать. Рыбки еще положить?
— Если можно. Очень вкусно, — чуть смущенно улыбнулся Тимофей.
— А вы кто по профессии? — орудуя лопаткой для рыбы, спросила она.
— Юрист.
— Юрист? Так вы же можете сказать мне, что делать! А? Я лично не знаю… А вдруг это не Гришка? Разве может такое быть — знаешь человека вроде бы досконально, практически всю жизнь, веришь ему как самому себе и вдруг… А? — Она вскинула на него совершенно несчастные, опухшие глаза, в которых ясно читалась надежда.
Он тяжело вздохнул. Ему нравилась эта женщина и этот дом, где все чувства были какими-то настоящими — и отчаяние обманутой любовницы и любовь к предавшему ее человеку.
— Маргарита Семеновна, дорогая, что я могу вам посоветовать? Ну, допустим, Яна скажет милиции, что в действительности с ней случилось… Ее замучают расспросами. Вас, если вы дадите показания, тоже, и
