Георгий Иванович уехал в Ленинград… А мне-то что? Я замуж выхожу… Ей вдруг стало грустно, тоска навалилась. И что я за дура? Меня такой парень любит и женится на мне, пусть и неофициально, да разве это имеет значение? И семья у меня будет, самая настоящая семья, и будущая свекровь уже начала обо мне заботиться. Надарила шмоток заграничных… И ремонт собирается делать и вообще, все у меня хорошо… Просто замечательно, я везучая, о таком женихе любая девчонка может только мечтать… Все равно, Георгию Ивановичу я сто лет не нужна. Он серьезный, взрослый, он прошел такое… ему не до глупой студенточки…
И Ева села за учебники. На носу сессия.
2007 год
Возвращаясь с пляжа, Лали всегда сворачивала с дорожки и шла через лужайку, чтобы войти в номер со стороны веранды. Идти босиком по траве так приятно! И вдруг на плетеном столике она увидела крупную темно-красную розу в узкой вазочке простого стекла. Роза была свежайшая, с капельками воды на лепестках и сильно пахла. Петька постарался, с нежностью подумала она. Он такой заботливый… После смерти отца, которого он боготворил, все время старается быть ко мне внимательным и нежным…
Она приняла душ, переоделась, вышла босиком на лужайку и развесила купальник на ветвях старой оливы, сейчас пригретых солнцем. Потом взяла в руки вазочку и внесла в комнату. И когда это он успел?
– Лали? Ты дома?
– Петька, привет! Спасибо за розу, я все оценила!
– Мам, ты что, какая роза?
– Вот!
– Мам, это не я, честное слово! Я, конечно, кретин, мог бы и сообразить, но, увы…
– Петька, не ври!
– Мам, я не вру!
– Но тогда откуда… О, это, наверное, от гостиничной администрации… Скорее всего, судя по вазочке.
– Нет, Лали, это от поклонника.
– От поклонника? В вазочке? Нереально. К тому же тут у меня нет поклонников.
– Есть. Тот дядька, с которым мы из Керкиры ехали. Он на тебя запал, это видно невооруженным глазом. Кстати, мам, я хотел давно сказать, просто боялся трогать эту тему… Мам, если ты заведешь роман или, еще лучше, выйдешь замуж, я буду только рад. Учти это. Никакой ревности или обиды за папу… Ты молодая, красивая, что ж тебе пропадать?
– Петенька, родной, это глупости. Я так любила папу, я вытащила в жизни такой счастливый билет, что… Я невольно любого буду сравнивать с папой и любой проиграет в сравнении с ним. Любой.
Он подошел, обнял ее.
– Мам, но что ж тебе, в монастырь уйти? Ладно, замуж не хочешь, я понимаю, но роман хоть заведи…
– Тебе-то это зачем?
– Мам, я хочу видеть, как у тебя блестят глаза…
– А что? У меня такой несчастный вид?
– Не несчастный, нет… Но… безжизненный что ли… Хотя тебе никто не дает твоих лет, а меня принимают за твоего любовника.
– Уже нет, – улыбнулась Лали.
– Откуда ты знаешь?
– Я сама призналась, что ты мой сын.
– Кому призналась?
– Тому самому дядьке. Он предложил мне послать куда подальше юного любовника, который вечером оставил одну несчастную стареющую женщину. Пришлось признаться.
– А вместо меня предложил себя?
– Не впрямую, но намекнул.
– Точно, это от него роза.
– С вазочкой? Чушь.
– А я вот сейчас узнаю.
Он заметил идущую мимо горничную с охапкой пледов. Выскочил к ней и заговорил о чем-то. И через минуту вернулся.
– Мам, она никаких цветов в номер не ставила!
1987 год
Ева ехала вниз по эскалатору. И вдруг сердце подскочило к горлу и ухнуло в пятки. На соседнем эскалаторе поднимался Георгий Иванович! На мгновение они встретились глазами. Он узнал ее… Но она ехала вниз, а он вверх. Их пути опять разошлись? НЕТ, я так не могу! Ева кинулась вниз, растолкала людей, ждущих возможности ступить на эскалатор, и стала продираться сквозь стоящих слева и справа пассажиров. Господи, только бы он не ушел, только бы не ушел!
– Девушка, вы чего пихаетесь?
– Вот оглашенная!
– Куда прешься, лярва?
– Дура ненормальная! – неслось ей вслед. Но вот она выбежала в вестибюль, озираясь по сторонам. Его не было. Ушел! Она выскочила на улицу и сразу увидела его. Он стоял на ветру, пытаясь раскурить сигарету. От радости, что он, по-видимому, ждет ее, она вдруг обессилела. Он еще не видел ее, борясь с непослушными спичками. Руки у него дрожали. На нем была потертая до белизны коричневая кожаная куртка, вылинявший голубой свитер. Он был хорошо выбрит, седые волосы пострижены коротким ежиком.
– Георгий Иванович! – собралась с духом Ева. – Георгий Иванович!
– Ева?
– Вы в Москве? Бабушка писала, что вы уехали в Ленинград…
– Ева, но ты ведь куда-то ехала…
– Ну и пусть… Неважно…
– Ты бледненькая…
– Ну и что? Я плохо выгляжу? Я вам не нравлюсь?
– Ну что ты… Ты красавица…
– Вы кого-то ждете здесь? – вдруг осенило ее.
– Да. Жду. Товарища одного. Ева, вот что… Дай мне свой телефон и скажи, когда будешь дома.
– Ладно, я уйду… Не буду вам мешать… Но я знаю, вы не позвоните. Прощайте, Георгий Иванович.
– Ева! Постой… Не уходи. Я с товарищем только на минутку встречусь, а потом… Потом поговорим, хорошо?
Он вдруг увидел, как она расцвела от его слов. Взял ее за руку. Обоих как будто ударило током.
– Ева, Ева… – бормотал он, заворожено глядя ей в глаза.
Значит, он не с женщиной тут встречу назначил! Он не хочет, чтобы я уходила…
И в самом деле, через несколько минут к нему подошел какой-то мужик.
– Иваныч, здорово!
– Здорово.
Они обнялись.
– Прости, Иваныч, со временем зарез, после поговорим. Вот, держи, – мужик передал Георгию Ивановичу какой-то конверт.
– Спасибо. Завтра увидимся.
– Иваныч, это что, дочка твоя?
– Нет, – хрипло засмеялся тот. – Это моя… невеста.
Тот схватился за голову.
– Прости, Иваныч! Ну ты даешь! А невеста – чудо!
Ева обомлела. Или ей все это причудилось? Не мог же он и в самом деле назвать ее невестой…
