со мной, и в результате останется одна. А это неправильно. Ты дай ей погоревать, а потом… потом объясни ей, что нельзя тратить время на тоску по ушедшему. Я хочу, чтобы она устроила свою жизнь… Чтобы встречалась с мужчинами… скажи, что я благословляю ее на это… что она ничуть не оскорбит мою память, если станет жить полной жизнью, понимаешь?» Ну, я понял, хоть и расстроился ужасно. Даже ревел втихаря. Я подумал, что он болен… Но он продолжал жить как и раньше… Да и вскрытие ничего такого не обнаружило, только острую сердечную недостаточность. Но он, видно, предчувствовал это. Вот и всё, мамочка, что я хотел тебе сказать.
Прекрасные глаза Лали были полны слез.
– Петька, признайся, почему ты именно сейчас завел этот разговор?
– Мне показалось, что настал момент… И еще, мам, хватит носить траур.
– Это не траур… Просто я люблю черный цвет…
– Значит, хватит носить черный цвет. Тебе безумно идет бирюзовый, купи себе хоть бирюзовую майку, что ли… Для разнообразия. И еще… Я знаешь почему заговорил… Этот твой сосед, из Москвы, он клевый дядька, и он от тебя без ума…
– Петька, но это же чушь… Просто я ему приглянулась на курорте. А он, мне, кстати, нисколько. К тому же мы живем в Германии, он в России… Да и вообще, наивно думать, что ты рассказал мне про разговор с папой и я сразу же прыгну в постель к первому встречному… Наоборот, милый ты мой, я еще больше буду любить твоего отца и тосковать по нему. Никто и никогда не будет любить меня так как он… Тогда зачем?
– Прости, мама, я дурак! Слишком поторопился… Не надо было пока говорить об этом… Папа, наверное, имел в виду другое… Если бы ты встретила кого-то, но боялась бы оскорбить память отца… Прости, прости!
– Да ничего страшного… Просто немножко глупо в такой ситуации… – горько улыбнулась она. – Но это простительно в твоем возрасте.
Она обняла сына, поцеловала.
– А все-таки хорошо, что ты мне это рассказал. Это значит, что ты сын своего отца. И в моей нынешней жизни это, наверное, главное. Ну все, хватит пафоса, мы в конце концов на курорте, тут пафос как-то неуместен. Беги, купайся, играй в пинг-понг, занимайся своими делами. А я обещаю больше не плакать. И благодарить судьбу за то, что у меня был такой муж и есть такой сын. Вот, я опять сбилась на пафос. Короче, катись отсюда.
– А ты?
– Я не пропаду.
– Может, пойдем обедать к Керкире?
– Иди один, я даже думать о еде сейчас не могу. А хочешь, возьми машину, поезжай куда-нибудь.
– Да нет, я схожу пообедаю, вернусь и мы с тобой сыграем в пинг-понг. Тут хорошие столы.
– Если не будет ветра.
– Ладно, если не будет ветра.
В десяти минутах ходьбы от отеля, у самой дороги находился маленький ресторанчик «Керкира».
Поначалу все приезжие думали, что он назван так в честь столицы острова, но на самом деле Керкирой звали хозяйку, добродушнейшую крашеную перекисью женщину лет сорока пяти. У нее всегда было вкусно, уютно и очень недорого, а потому немногочисленные столики никогда не пустовали. Петя был в восторге от тамошней еды, особенно ему нравился белый хлеб, который хозяйка ставила на стол горячим. От хлеба шел такой аромат, что кружилась голова и текли слюнки. Петя уже заранее предвкушал, как намажет маслом ломтик. Но как назло все столики были заняты.
– Петя! – окликнул его кто-то.
– Здрасьте, Родион Николаич! Вы один? К вам можно?
– Конечно, садись. Очень рад, одному обедать тоскливо.
– Спасибо. А где же ваши друзья?
– Поехали в город, а мне неохота. Они будут таскаться по магазинам. Я бы им только мешал. А где же твоя мама?
– У мамы нет аппетита.
– Твоя мама удивительно красивая женщина.
– Да. Это правда, – с гордостью отозвался Петя.
Оба смущенно замолчали.
Первым преодолел смущение Родион Николаевич.
– Петя, скажи, вы живете в Германии?
– Да. Я в Германии родился.
– Однако отлично говоришь по-русски.
– Да, отец настаивал, чтобы я дома всегда говорил по-русски.
– А ты был в России?
– Нет, ни разу, хотя очень хотел. Но отец говорил: вырастешь, поедешь сам.
– Разве ты еще не вырос? – улыбнулся Родион Николаевич. – Приезжай в Москву, знаешь, какие у нас девушки? Нигде больше таких нет.
– Да, наверное, если судить по маме…
– Петя, а твой отец русский?
– Наполовину, а наполовину немец, но родился и вырос в России.
– А ты учишься?
– Да, в техническом университете.
– И кем собираешься быть?
– Собираюсь строить мосты, как отец.
– О, серьезная профессия.
– А вы кто по специальности?
– Я журналист. А мама? Мама тоже из России? И тоже давно не была там?
– Да…
– Петя, ты не удивляйся, что я спрашиваю… Мне… мне ужасно нравится твоя мама…
– А я заметил, – широко улыбнулся Петя.
– Тебе это неприятно?
– Наоборот. Мама осталась одна, ей плохо. Знаете, каких трудов мне стоило вытащить ее сюда… Она любит теплое море… Они с отцом при первой же возможности уезжали куда-нибудь к теплому морю… Родион Николаевич, это вы подарили маме розу в вазочке?
– Я, – покраснел вдруг Родион.
Хороший мужик, подумал Петя.
1987 год
Платон ворвался в квартиру веселый, заросший бородой, загорелый.
– Мама! Мамочка, я вернулся!
– Ох, Тоник, какой ты красивый!
– Мам, я голодный, как сто волков!
– Ступай в душ и приходи на кухню.
Через десять минут он уже уплетал приготовленный матерью завтрак, весело сверкая глазами. Мать сидела напротив, подперев рукой щеку, и с грустью глядела на своего любимчика. У него вдруг кусок застрял в горле.
– Мама, что-то случилось? С отцом?
– Нет-нет, с нами все в порядке… Тоник, я хочу сразу тебе сказать… Чтобы… Одним словом, на днях приходила Ева…
– Ева? Приходила к тебе? Она что, залетела? – вдруг испугался он.
– Нет, Бог миловал.
– У нее что-то стряслось?
– Тоник, ты можешь выслушать, не перебивая?
– Слушаю, мама.
