что пожелаешь. А еще свожу тебя к своему парикмахеру…
Элла ликовала. Несколько дней она сможет ходить по Вене одна!
Когда они вышли за ворота, мать сказала:
— — Запоминай дорогу! Завтра уже пойдешь сама!
Метро ей очень понравилось. Почти все время едешь поверху, вагоны приятные, с мягкими, пестрыми диванчиками, где многие пассажиры оставляют газеты, а главное — громко и очень ясно объявляют остановки.
— Мы едем до станции «Карлсплац», там я тебе все покажу!
Пока они ехали, матери кто-то позвонил, она довольно долго говорила, и в голосе ее появились какие-то незнакомые нотки. Да она с мужиком говорит, могу голову прозакладывать, и не просто с мужиком, а с любовником! Во дает! — даже с восхищением сообразила Элла. Вот это я понимаю, от прежней курицы не осталось и перышка, куда. там! Весьма блядовитая птичка с голосом горлицы… Наверное, стыдно так думать о родной матери.
Да какая она мать? Но она все-таки раскаялась, вспомнила обо мне, пригласила к себе.., и даже хлеба к столу не удосужилась купить… Она ж не знала, что я толстая, а если б я оказалась тощей, как швабра? Тогда она купила бы хлеб по дороге из аэропорта? Жди-дожидайся! Интересно, а как она собирается есть икру? На диетических хлебцах? Гадость какая!
— Нам на следующей станции выходить, — прервала ее мысли мать.
Город был поистине прекрасен! Элла, естественно, восхищалась всем, чем принято восхищаться в Вене, но все же первый день с матерью она представляла себе несколько иначе.
Часов около шести мать повела ее в ресторан, где Элла заказала себе, разумеется, венский шницель и кофе с куском яблочного штруделя. Мать ела лишь какой-то малоаппетитный, на Эллин взгляд, салатик, кусочек отварной рыбы и пила минеральную воду без газа. Элле хотелось выпить кружку пива, но она не решилась. Венский шницель был приличный, не более того, но она была такая голодная, что ела его с наслаждением, а яблочный штрудель был выше всяких похвал, да его еще подали с горкой взбитых сливок. Она наслаждалась, но в какой-то момент поймала на себе исполненный такого ужаса и жалости взгляд, что кусок штруделя застрял у нее в горле.
Так недолго и комплекс неполноценности заработать.
— Мама, не надо так на меня смотреть, пожалуйста!
— Элла, девочка моя, но ты себя губишь!
— Ничего, как-нибудь!
— Но как-нибудь не годится! Ты еще так молода, а…
Элла вдруг разозлилась:
— Мама, тебе не кажется, что ты все время говоришь о чем-то…
— Да-да, прости, у меня, наверное, это уже пунктик… Не сердись.
— Я не сержусь, просто мне кажется…
— Ты, разумеется, права!
После ресторана они поехали домой, и поскольку прошлую ночь, как выяснилось, обе не спали, то в десять разошлись по комнатам.
Нет, подумала Элла, на месяц меня не хватит.
Она еще более чужая, чем была все эти годы. Незнакомая, малосимпатичная женщина, бестактная и чудовищно эгоистичная. Непонятно только, зачем я ей понадобилась… Она ведь совершенно не понимает, как ей себя со мной вести. Ну и я, честно говоря, не очень понимаю. Черт знает что.
Но кровать была удобная, воздух за открытым окном свежий, и Элла крепко уснула.
Утром она побежала в «свою» ванную, просторную, со множеством сверкающих белизной шкафчиков, в которых ничегошеньки не было. Правда, на полочке под зеркалом стояли кремы и лосьоны какой-то неведомой фирмы, явно очень дорогие.
На вешалке висел пушистый халат, который, впрочем, был бы впору разве что худенькой школьнице… Но у Эллы был с собой симпатичный голубенький в белых розочках халат, подаренный Машкой на Новый год. Она хотела было в нем спуститься вниз, но решила, что не стоит, и сразу оделась, чтобы ехать в город, — любимые канадские джинсы на резинке и купленная перед отъездом китайская джинсовая рубашка, которая необыкновенно ей шла. Ей вообще шли спортивные вещи. Внизу слышались голоса. Видимо, приехала прислуга. Элла спустилась в кухню. Там уже возилась высокая полная женщина лет сорока в брючках до колен и клетчатой рубахе.
— Гутен морген, — сказала Элла.
Женщина широко улыбнулась и протянула руку.
Они поздоровались. Какая милая, подумала Элла.
Тут появилась мать в спортивном костюме. Видимо, с пробежки вернулась.
— О, детка, с добрым утром, как ты спала?
— Прекрасно, мама!
— У меня сегодня разгрузочный день, а тебе фрау Зайдель подаст завтрак в столовой.
Действительно, краешек длинного стола красного дерева был прикрыт скатеркой, и фрау Зайдель уже заваривала кофе. Запах был головокружительный. К тому же фрау Зайдель немного говорила по-английски и спросила, не хочет ли Элла к завтраку яйцо.
— Нет, спасибо, — улыбнулась она. На фиг мне нужно яйцо, если нет хлеба с маслом?
Она выпила действительно прекрасный кофе, проглотила два ломтика все той же прозрачной ветчины. И еще съела обезжиренный йогурт, впрочем довольно вкусный. Потом чинно поблагодарила любезную фрау Зайдель и побежала наверх за сумкой и темными очками.
— Элла! — окликнула ее из спальни мать.
— Да, мама?
— Ты собираешься что-то покупать сегодня?
— Не знаю, если что-то попадется по дороге…
— Нет, ты не ходи там по магазинам — слишком дорого, туристические тропы… Покупать лучше на Мариерхельферштрассе. Запомнишь?
— Нет, конечно! Но это неважно, я не собираюсь…
— Все равно, я хочу дать тебе денег. '
— Спасибо, у меня есть.
— Сколько у тебя с собой? — с ласковой улыбкой спросила мать.
— Восемьсот евро.
— О боже! — рассмеялась мать. — Вот тут две тысячи наличными. Я знаю, русские предпочитают кэш.
— Но зачем так много?
— Ну вдруг тебе что-то приглянется. И вообще, я не хочу, чтобы ты тратила свои деньги. Прошу тебя, возьми!
— Хорошо, спасибо! — согласилась Элла, решив, что тратить эти деньги пока все равно не будет. — У вас тут как с преступностью?
— Вполне спокойно. Зимой сюда приезжают толпы богатых итальянок, чтобы спокойно щеголять в роскошных мехах. В Италии это опасно.
— Здорово! Спасибо, мама.
— Если что, свяжемся по телефону. Быть может, я освобожусь раньше, чем предполагаю, тогда встретимся где-нибудь и пообедаем.
Нет уж, лучше я одна, подумала Элла, но кивнула.
Она просто бродила по улицам, по тем самым туристическим тропам, заглядывала в какие-то магазины, даже купила себе красивый голубой шарф из мягкого шелка, который немедленно нацепила на рубашку под воротник, и показалась себе бешено элегантной. Потом купила сандвич с ветчиной и сыром и с удовольствием умяла его, сидя на лавочке, а потом в подземном переходе у оперного театра посетила сортир под названием «Опера», где на кабинках висели таблички «Ложа № 2» и все совершалось под музыку Штрауса. Эти нехитрые развлечения почему-то доставляли ей острое удовольствие, как будто она школьницей прогуливает урок и делает при этом что-то запретное, не совсем приличное… Она решила, что
