– Ну ладно, тогда я пойду работать. Я тебе еще позвоню. Целую сто раз!
Он повесил трубку.
– Зачем про соседку?
– Сама, что ли, не понимаешь? – рассердилась я. – Чтобы не думал, что я тут уже с кем-то его обсуждаю.
– А с соседкой что, нельзя?
– Он знает, что я с ней ничего обсуждать не буду.
– Ой, а он и про меня уже знает?
– Конечно!
– Слышь, Тань, он хоть предохранялся, а? А то залетишь...
– Райка, ну как ты можешь говорить о таких вещах?
– Здрасте, я ваша тетя! А залетишь, к кому кинешься? К нему? Это вряд ли. Ко мне! И я буду знать, как тебе помочь! Ты ж еще ничего в этом не понимаешь! Ты скажи только, предохранялся или нет?
– Я не знаю...
– Во дает! Как это не знаешь?
– Так! Не знаю и все! Но он сказал, чтобы я не волновалась...
– Значит, наверное, предохранялся! Да, Танька, ты все-таки какая-то несовременная. Наверное, он потому на тебя и запал, ты ему клушек его далекой юности напомнила...
Мне надо в университет, но я не поеду, боюсь встретить Сашку. Мне кажется, она сразу просечет, что я с ее отцом... Но с другой стороны, у меня завтра первый экзамен, и если я не явлюсь... Об этом не может быть и речи! Не могу я все вот так бросить, не говоря уж о том, что меня лишат стипендии. Хоть и небольшие деньги, а все же... И черт с ней, с Сашкой! Пусть видит! Да ничего она не увидит, откуда ей знать, что я... И вообще, пусть Никита боится, а мне вроде незачем! И я всю ночь просидела над учебниками. Видок у меня утром был еще тот, но почти все студенты в день экзамена имеют бледный вид. И я этот экзамен сдала! Правда, на четверку. Но и то хорошо! И Сашку я видела только мельком. Она издалека помахала мне рукой. Я тоже помахала ей, хоть и чувствовала себя при этом последней тварью...
– Шелехова, постой! – окликнул меня комсорг Витя Круглов, красивый парень с роскошной фигурой. – Сдала?
– Сдала, а что?
– Слушай, ты почему такая несознательная?
– Несознательная?
– Избегаешь общественной работы!
– Вить, я не избегаю, просто...
– И вообще, ты какая-то индивидуалистка, что ли... Нехорошо. Слушай, Таня, что ты сегодня вечером делаешь?
– К следующему экзамену готовлюсь...
– А давай в кино сходим?
– Что это с тобой, Витечка? – засмеялась я.
– Это я тебя хотел спросить... Ты сегодня такая... – вдруг засмущался Круглов, хотя этого за ним обычно не водилось.
– Нет, Витечка, спасибо, но в другой раз, после сессии.
– Ловлю тебя на слове!
– Ладно! Заметано!
Когда я уже бежала к метро, меня догнал Генка Лившиц.
– Таня, постой! Привет! С Новым годом! Можно тебя проводить? – выпалил он единым духом.
– До метро можно!
– А дальше?
– Я живу в Кузьминках!
– Ну и что? Я готов!
– Нет, Гена, спасибо, не стоит, у меня свидание!
– А... – расстроился он. – С кем-то со стороны, не из наших?
– Нет!
– Понятно, – вздохнул Гена. – Ну тогда я побежал!
И позабыв о том, что собирался провожать меня до метро, он побежал обратно, искать себе другую подружку на сегодня. Генка слыл у нас большим бабником. И что это их сегодня прорвало, раньше они не очень-то на меня внимание обращали. Неужто оттого, что я стала женщиной? И в метро я решила проверить, как на меня теперь реагируют мужчины. Вошла в вагон, встала у дверей и сняла шапку. Встряхнула волосами, и тут же парень, который сидел рядом с поручнем, вскочил.
– Садитесь, девушка!
Не успела я и шагу сделать, как место занял пожилой толстый дядька.
– Ну вот, – огорчился парень.
– Да ладно, ему нужней, – засмеялась я, – ему тяжело стоять, а я не рассыплюсь.
– Девушка, а где таких красивых разводят?
– На реке Чусовой, слыхали про такую?
– Это в Сибири?
– Нет, на Урале!
– Ладно врать-то... У тебя выговор московский!
– Так я уж сколько лет в Москве живу... А родом с Урала.
– Слушай, мне на следующей выходить... Дай телефончик!
– И не мечтай!
– Жалко, ты мне здорово понравилась!
Пока я добралась до своих Кузьминок, мне пришлось убедиться в том, что я действительно как-то изменилась. А вечером мне позвонила соседка Алла Захаровна, хозяйка Митьки.
– Танюша, как экзамен?
– Сдала первый, спасибо! На четверку!
– Заходи чайку попить, мне торт подарили.
Я пошла к ней, тем более что в холодильнике было пусто, только пачка пельменей, а после таллинских вкусностей есть их было противно.
Кроме торта Алла Захаровна поставила на стол еще и сырокопченую колбасу, какой я давно в глаза не видела.
– Ешь, Таня, не стесняйся, мне поклонник подарил.
– Поклонник? – ахнула я. Ей было лет сорок пять, какие уж тут поклонники, подумала я, но, конечно, промолчала.
– Тебе небось кажется, какие в моем возрасте поклонники? – рассмеялась она. – Я в твои годы тоже считала, что после двадцати лет все женщины старухи! Таня, что это с тобой, ты часом не влюбилась?
– А что, заметно?
– За версту! Что ж, дай тебе Бог счастья, ты хорошая девочка. Только не приноси себя в жертву.
– В жертву? О чем вы?
– Мне кажется, ты такая женщина...
Я вздрогнула.
– Ты из тех, кто ради любви готов многим пожертвовать, а это плохо. Он, надеюсь, не пьет?
– Ну так... немножко... в компании.
– Главное, чтобы не пьяница... хуже нет жить с пьяницей...
Она никогда о себе не рассказывала, но я поняла, что опыт жизни с пьяницей у нее был, и, по- видимому, немалый. Алла Захаровна работала машинисткой в Министерстве здравоохранения, а по вечерам печатала рукописи каких-то писателей и диссертации. Диссертации печатать она не любила, но за них платили лучше.
– Чует мое сердце, ты не у подружки за городом была. Ой, покраснела! Выходит, я угадала? И он, конечно, лучше всех на свете?
