После чего с рыжей случился, как видно, обморок. Но размышлять об этом было уже некогда, потому что Цанев, не выдержав вдруг, крикнул «Дура!» и рванулся вниз, к арене. Служители, которые, наверно, должны были оттаскивать закончивших выступление девиц, вместо этого кинулись наперерез Любомиру, и одного из них Любомир отпихнул так, что тот упал, а второй, оказавшийся крепче, сумел остановить разъяренного Цанева.
Пленка перед глазами Женьки лопнула. Он понял, что пора идти на помощь.
– Аптечку! – орал Цанев, которого служитель в черно-зеленой форме держал за плечи.
– Она умрет! – орал поднявшийся с пола второй служитель. – Какую аптечку?! Она же умрет, – он посмотрел на часы, – через две с половиной минуты!
И тут налетел Женька, которого никто не ждал. И служители попадали на пол, а Цанев снова рванулся на арену.
– Стой! Туда нельзя! – истошно заорал кто-то.
Но Цанев не слышал или не хотел слышать. Он уже перемахнул через парапет и подбежал к изувеченной блондинке. Кровь у нее пошла горлом и пузырилась у приоткрытого рта, а рыжая все лежала рядом без движения. И Цанев склонился над ними и что-то говорил быстро и яростно. Женька не слышал, не мог слышать слов, но он догадывался, он знал, что говорит Цанев.
– Черта-с-два, – говорил Цанев, – черта-с-два умрет она через две минуты! Да, я плохой врач, но эту – я спасу. Я спасу ее! И черта вам лысого умрет она через две минуты!..
А дальше случилось что-то невообразимое. Сверху упала клетка.
Огромная клетка на всю арену с решетчатым коридором к одному из выходов. И освещение сделалось красным. И уже Кротов подпрыгнул с кресла и завопил:
– Уберите клетку, идиоты!!!
Но было поздно. Что-то там у них работало автоматически и, похоже, лишь в одну сторону. Через ближний вход, открыв в клетке дверцу, на арену выбежал огромного роста человек в шкуре и с арбалетом, а через дальний, по сетчатому коридору – крупный свирепого вида тигр. Выскочил, и остановился у стенки, и, открыв пасть, зарычал. Любомир обернулся на этот рык и, приподнявшись с корточек, стал медленно поворачиваться к зверю лицом. Гладиатор в шкуре поднял свое оружие. Тигр прыгнул. Цанев отшатнулся в сторону. Гладиатор выстрелил.
– А-а-а-а! – протяжно закричал Женька и в отчаянии бросился на железные прутья клетки.
Он видел, видел до ужаса отчетливо, как тяжелая короткая стрела ударила Цанева в висок.
А уже в следующую секунду тигр был убит метким выстрелом одного из черно-зеленых, клетка, выскользнув из Женькиных рук, умчалась вверх, а в зале вспыхнул яркий, ослепительно яркий белый свет.
Цанев лежал ничком, и темная струйка стекала по его щеке в песок.
– Любомир, – прошептал Женька, нерешительно приближаясь.
И вдруг поныл. Развернулся. Перед ним стоял черно-зеленый…
– Любомира убили, гады!!!
… резким движением Женька вырвал у зеленого оружие – ту самую миниатюрную коробочку со зловещим жерлом, и, размахивая ею, кинулся в зал.
– Где Кротов?! – кричал Женька. – Кротов где?! Всех перестреляю, гады! За Любомира всех перестреляю!
Он увидел где-то совсем рядом округлившиеся в ужасе глаза Крошки Ли и Черного, рвущегося к нему сквозь толпу, и разбегающихся с визгом женщин, и Станского, который кричал, широко раскрывая рот, но Кротов он не видел, искал и не мог найти.
А потом один из служителей попытался его обезоружить, и Женька начал стрелять. Кто-то падал, кто-то бежал, кто-то пробовал схватить его руку, запахло горелым пластиком и паленым мясом, а откуда-то, то ли из-под кресел, то ли из-под трибун (черт его знает, где он прятался) доносился истошный голос председателя зеленых:
– Не стрелять в него! Только не стрелять!
Последнее, что запомнил Женька, это был сильный, оглушающий удар по затылку.
Очнулся он на кушетке в небольшой комнате. Это был не его номер.
За журнальным столиком, в креслах сидели Эдик и Черный.
– Похоронить-то мы его сможем? – спрашивал Черный.
– У них здесь не хоронят, – объяснял Эдик, – я попросил сохранить тело. Они его заморозят, а хоронить будем в Москве. Гляди, Женька проснулся.
– Он умер? – сразу спросил Женька.
– Любомир? Да, умер… – ответил Черный.
И так он это странно сказал, что Женька сразу почувствовал: случилось нечто еще более важное, хотя трудно было в такую минуту представить себе что-то важнее смерти друга. Женька был уже не способен удивляться ничему в этом мире: восприятие стало не тем, а от горя и вовсе притупилось. И все-таки ему еще предстояло удивиться.
– Да ладно, не тяни, Черный, – сказал Эдик.
И Черный сообщил, прокашлившись:
– Видишь ли, Женька, тут наш горячо любимый Кротов принес кое-какие книжки. Для общего
