использовали по назначению. Вот когда на полюсе стало некого искать. И безрезультатные поиски трупов прекратили довольно скоро.
Еще два дня после встречи с артуром ребята в нашем сознании, в наших надеждах были живы, и мы в эти дни много и плодотворно работали, заглушая новыми сногсшибательными впечатлениями тоску, тревогу и дурные предчувствия. Мы придумали и проведи массу потрясающих экспериментов, открыли кучу интереснейших закономерностей. Альтер все записывал в большую «амбарную тетрадь», пытался обобщать, систематизировать, объяснять. Я же решил дать литературное описание происшедшего и именно тогда начал свою книгу. Ленка и Алена помогали нам обоим.
А потом наступило страшное двадцать девятое августа.
Я помню, как мы сидели а закиданной чинариками, задымленной, как палатка для окуривания, комнате и молча, тупо, озлобленно смотрели на компанию сибров в дальнем углу, а по радио, только что сообщившему о гибели отважной четверки, диктор спокойно читал все, что ему еще полагалось прочесть по программе последних известий. И все мое фантастическое могущесчтво казалось смешным и никчемным рядом с простой, грубой и вечной трагедией человеческой смерти.
Сибр был бессилен воскресить моих друзей, какую бы сумасшедшую программу я не попытался задать ему. Это было очевидно. И это было страшно. Потому что я хотел, чтобы они снова были живы. Потому что без них мне не нужны были никакие радости, никакая слава, никакая власть. Никакое светлое будущее. Все обесцветилось, все потеряло вкус. И даже пить не хотелось без них. И мы сидели, как в кошмаре, опустошенные, трезвые, и дышали дымом.
И, может быть, ужаснее всего было то, что на этот самый день у нас был намечен грандиозный и стратегически наиболее значимый эксперимент. Мы уже купили билеты, сдавать их было бы глупо, и Альтер с Аленой вылетели в Хабаровск, захватив с собой несколько сибров, в частности один с гештальтом живого мышонка. С этим мышонком нам просто повезло, мы его обнаружили накануне в ванне, куда он по дурости попал и откуда не мог выбраться. Вообще же эксперимент планировался с тараканом, и теплокровное животное – это был подарок судьбы. Из Хабаровска Альтер позвонил в Москву. Мы сверили часы, и в условленную минуту я отдал свои мысленные приказы. Расстояние, даже такое, оказалось не помехой. Сибры, послушные моей воле, росли, включались, выключались, утрачивали и обретали кнопки и, наконец, мелкий московский вредитель вильнул хвостиком и отправился гулять по дальневосточному краю.
А «крупный московский вредитель» – Виктор Брусилов валялся на диване и корчился от дикой, непредставимой, чудовищной головной боли.
Светка
Возможно, ее технике обольщения еще не доставало некоторого блеска, зато энтузиазма было хоть отбавляй… Действовала она быстро и неистово…
Вечером, часов около семи, я позвонил Светве. И ничего не стал объяснять ей. Не потому, что, как сказал Альтер, телефон может прослушиваться – не мог он тогда прослушиваться, – а просто потому, что по телефону Светка мне бы не поверила и весь эффект приглашения был бы разом сведен на нет.
– Светка, – сказал я ей, – приезжай к нам как можно скорей. Лучше на такси. Плачу я.
– К вам или к тебе? – спросила она.
– К нам, – сказал я. – Бросай любые дела. Это важнее всего.
Светка молчала. Она иногда обнаруживала невероятное для женщины умение быть нелюбопытной.
– Так ты приедешь?
– Да.
– И еще одно. Никто не должен знать о том, куда ты сейчас едешь.
Ты даешь мне слово?
– Да.
Что и говорить, Светка во время нашего диалога держалась еще эффектнее, чем я.
А звонок в дверь раздался примерно через час, и пружинящей изящной походкой покровительницы сердец и спортивных пьедесталов Светка шагнула в прихожую, модная шелковая кофточка и джинсы дразняще облегали ее тело, а линялый цвет ткани и естественная бахрома внизу штанин подчеркивали сияющую новизну ее кроссовок. Кроссовки были Светкиной слабостью. Она могла приобретать их бесконечно.
Мы плохо продумали встречу и вышли все одновременно: из кухни Альтер с Аленой, из комнаты – я и Ленка. Дверь открывал я.
– Салют! – сказала Светка. – Ой, ребята, да у вас тут группешник!
Вот это хохма, два тулупа в каскаде!
Светка любила пересыпать свою речь терминами фигурного катания, подобно тому, как старые моряки между фраз в разговоре влепляют названия частей корабля и звонкие морские команды.
Мы улыбнулись смущенно и все четверо нестройным хором ответили:
– Салют. Привет. Добрый вечер. Привет.
И Светка перестала улыбаться. Она даже сделала шаг назад, но, почувствовав спиной дверь, почему-то вдруг успокоилась. Я успел заметить, как расширились и вновь стали маленькими ее зрачки.
– А чего это вы все такие одинаковые?
– Вот именно, – сказал я, – чего это.
Помнится, я подумал тогда, как правильно мы остановили свой выбор на ней. Светка – удивительный человек. Не скажу, что всю нашу сногсшибательную информацию о наступлении коммунизма в ближайшие две недели она переварила с олимнийским спокойствием, но реакция ее была примерно такой же, как если бы ей предложили за так несколько пар японских кроссовок или сольный концерт в Мэдисон-Сквэр-Гардене. Для нее это было сопоставимо. И то и другое – радость. Просто радость, чистая, детская, ничем не омраченная. И только, когда мы перешли к делу, Светка начала что-то понимать.
