Мир раскололся надвое. В образовавшуюся трещину ворвалось безумно яркое, ультрафиолетовое пламя. Фредди закончил свою песню. И в тот же миг мы оглохли от чудовищного грохота. Когда же все стихло, уши заложило от ватной тишины: мы уже были не способны слышать дождь, а у магнитолы, очевидно, сбилась настройка, и из машины не доносилось ни единого звука. Мы лежали на траве, обессиленные, как после рекордного забега на десять тысяч метров, как после выигранной схватки на татами, как после блестяще откатанной произвольной программы… Впрочем, нет, фигуристы на льду, кажется не лежат, даже будучи в полном восторге. Зато вот фигуристки с большим удовольствием валяются на мокрой траве, я бы сказал, со вкусом валяются: рыжие локоны прилипли к лицу, лапки – во все стороны, глаза закрыты и блаженная улыбка от уха до уха.
Я встал и торжественно прогнусавил:
– На лед приглашаются: Татьяна Лозова – Сергей Ковальчук.
Татьяна хитро приоткрыла один глаз и сказала:
– Ща выходим.
Потом спросила:
– У тебя полотенце есть?
Я ничего ей не ответил, но полотенце в 'ниссане', конечно, нашлось, абсолютно новое, и с ним два комплекта свежего белья – мужского и женского. Собственно, если бы там нашелся еще и фен для просушки ее рыжей шевелюры, я бы ничуть не удивился. Чему уж там удивляться! В этой машине, если хорошенько поискать можно было найти, я думаю, и набор точильного инструмента, и корм для щенков буль-терьера, и пару аквариумов с рыбками из Карибского моря, и мешок фосфатных удобрений, и скрипку работы самого Страдивари, и большую бухту иридиевой проволоки, и даже золотой гроб старика Тутанхамона, умершего совсем молодым… В общем крыша у меня в очередной раз поехала. И поехала весьма далеко.
Помню, как мы растерли друг друга досуха большим махровым полотенцем, а потом выпили еще по чуть-чуть и забрались под одеяло… Нет, наверно, все-таки не под одеяло, а под спальный мешок, но было под ним тепло и уютно, как в лучших домах. Однако мы не стали сразу спать. Это я точно помню. Мы слишком сильно любили друг друга, чтобы вот так вот сразу уснуть, оказавшись впервые вдвоем под одним одеялом, то есть спальным мешком… И мы опять придумали что-то совершенно необычное, изобразили какую-то экзотическую позу из 'Кама Сутры', а может быть, из 'Ветки персика' или 'Дао любви' – не помню, но было просто шикарно. Очень здорово было. А потом мы окончательно разгулялись, допили вторую бутылку 'Хэннеси', кажется даже третью открыли и вообще раздумали спать. И помнится, я вещал, что больше шести раз за ночь кончить невозможно. Для мужчины. Потому что для женщины и двадцать пять не предел. И пошел подсчет. Азартный, как на хоккейном матче. Все-таки мы оба были спортсмены! Как говорит современная молодежь, прикиньте: самбист и фигуристка, вместе, под одним одеялом, то бишь спальным мешком – это же круто!..
Уже светало, когда, отерев пот со лба, я сказал:
– Восьмой.
А она возразила:
– Все ты врешь, поросенок, это только пятый. А у меня семнадцатый.
А я говорил:
– Верю. Я тебе верю. Наверно, те три просто были во сне.
А когда яркое рыжее солнце, такое же рыжее, как Танюшкины волосы, поднялось над зеленовато-синим туманным горизонтом, и я в очередной раз (шестой, девятый или восемнадцатый – разрази меня гром, если в тот момент я еще был способен считать) доставил ей неземное наслаждение, Татьяна изогнулась, застонала и, заламывая руки, жарким свистящим шепотом выдохнула мне в лицо:
– Ах, Сережа!..
Я хорошо помнил, что Сергеем звали ее партнера, но хохмы ради спросил:
– А почему это я – Сережа?
– А потому, – сказала она. – Это ты раньше был Мишей. А теперь ты – Сережа.
И она показала мне документ типа удостоверения личности, куда фотографию налепили мою, точно мою, а вот имя стояло – Сергей и фамилия какая-то эстрадная, то ли Маликов, то ли Малинин…
Но это уж точно было во сне. Такая бредятина. Наверно, я просто заснул гораздо раньше, чем мне казалось. А восходящее солнце? Ну, кто ж не видел восходящего солнца? Точно, братцы, все это мне приснилось.
Глава третья
ТОПОЛЕК МОЙ С КРАСНОЮ КНИЖКОЙ
Я проснулся от жажды. Мне понадобилось секунды две, чтобы вспомнить, где я. Но за эти две секунды я успел подняться, открыть дверцу и выглянуть наружу. Пели птицы.
И я подумал, как это было бы красиво – написать: я проснулся от пения птиц. Вот только въедливый читатель тут же поймал бы меня на вранье: в 'ниссане' нельзя проснуться от пения птиц. Если все окошки закрыты и включен кондиционер (а мы так и сделали под утро в целях безопасности), там внутри ни черта не слышно – полная звукоизоляция.
Итак, если быть пунктуальным, тело мое проснулось от жажды, а душа – от пения птиц. Потому что ведь только выйдя из машины, и глотнув свежего утреннего воздуха и прохладного апельсинового сока, оставшегося с вечера в пакете, я понял, что жизнь прекрасна. А уже в следующую секунду вспомнил, что прекрасная жизнь кончилась. Я вспомнил Тополя с его прибамбасами и наш последний разговор. 'Ты должен избавиться от нее'. Я должен избавиться от нее. Ха-ха. Сейчас займусь.
– Татьяна, я должен избавиться от тебя. Слышишь?
– Уммм, – сказала Татьяна, сворачиваясь в клубочек.
– Вставай! – я потряс ее за плечи. – Пива хочешь?
