Они распутали веревки, крехтя и матерясь перевернули тяжелый матрас и принялись все завязывать по новой. Страшно утомились и, не закончив, сели на ступеньки перекурить. Тут-то и вышла Маринка.
– Ребята, вы чего, обалдели?! Уже минут сорок этот несчастный матрас вяжете! А там еще барахла полно. Ты чего, хочешь, чтобы мы ночью приехали? Только водку жрать умеешь!
Тимофей с тоской посмотрел на Маринку, поднялся, выбросил длинный бычок и ничего не сказал.
Когда-то, очень давно они вместе учились в школе, потом вместе поступали в один институт – в Бауманский. И одновременно с этим регистрировали брак. Родители с обеих сторон не порадовались, но когда выяснилось, что Марина беременна, неожиданно подавляющим большинством голосов (при одном воздержавшемся – отце Тимофея) было решено рожать. Так решилась тогда их судьба и судьба Верунчика. Кто бы мог подумать, что брак окажется таким прочным, что Верунчик окажется зверушкой шустрой, пойдет по стопам мамочки и уже в тридцать шесть они будут готовиться стать бабушкой и дедушкой!
– Бред какой-то! – говорил накануне за рюмкой чая друг его Алик из Днепропетровска, внезапно свалившийся на семью Редькиных среди дня. – Тимка – и вдруг дед! Полная бредятина. Хотя бородищу ты и отпустил вполне дедовскую. А помнишь, как у нас на Южмаше горилку пили прямо в цеху?..
Вернулся с дежурства тесчим. Помог таскать тюки и коробки.
– Ну вот, вроде все и собрали, – сказал Тимофей Маринке. – И чего было шуметь?
– Ага, – буркнула Маринка, впрочем, уже остывая, – только времени скоро двенадцать.
'Действительно, – подумал Тимофей, – и надо было в такую рань вставать, чтобы в полдень уехать'.
Он совсем разучился рано вставать и быстро собираться, с тех пор как перестал ходить на службу. А это случилось еще в девяносто втором. С легкой руки Гайдара (за которого, впрочем, Тимофей и теперь собирался голосовать) оборонка тогда резко начала загибаться, и кандидату наук, специалисту по ракетному топливу на сверхзакрытом средмашевском ящике стали платить меньше, чем курьеру в какой-нибудь аудиторской, прости, Господи, за непонятное слово, фирме.
Поиски работы были лихорадочными и не всегда удачными. Худред в православном издательстве (помогло почти детское увлечение рисованием); переводчик с английского плохих романов для другого издательства, которое со страшной скоростью и жуткими опечатками гнало в свет фантастику и детективы (там он получил кличку Мальчик-Тима-наборщик – так назвала его бухгалтерша, не понявшая, что Тимофей не просто набирал текст на компьютере, но и сам переводил его). Дома у него стоял старенький агрегат, самолично собранный из кусков еще в те времена, когда фирменная персоналка была диковинкой и предметом зависти. Так что в какой-то момент пришлось 'мальчику Тиме' действительно поработать наборщиком, потом набор он перевесил на Маринку, а сам освоил верстку на 'вентуре'.
В конце девяносто третьего они даже зарегистрировали свою семейную фирму, но момент был выбран не слишком удачный – издательский бизнес как раз пошел на спад, платить налоги сделалось окончательно невыгодным и фирму в итоге пришлось похоронить. Знакомый с бизнесом еще со времен перестройки, Тимофей не унывал. 'Продал же я однажды восемь тысяч веников! – любил повторять он. – Значит и теперь прорвемся'. Это еще в девяностом ему предложили на реализацию веники по очень низкой цене, а он не поленился, нашел через знакомых теток на трех рынках и за каких-нибудь две недели вся партия товара ушла. В общем с этой операции они с Маринкой купили себе видюшник, а видюшник в девяностом году – это не как сейчас, когда его чуть ли не с пенсии можно купить, видюшник тогда на полмашины тянул.
Тимофей не унывал. Поработал грузчиком в мебельном магазине, потом – водителем у коммерческого директора там же, потом докатился до коммивояжера (много их развелось нынче, хотя большинство торговцев и слова такого не слыхивали). Тимофей разносил по Москве и втюхивал китайские карманные радиоприемнички, якобы работающие от солнечной батарейки. Продавались они неплохо, но, конечно, с вениками не сравнить. Эх-ма! Раньше все лучше было.
Тимофей завел движок и по старой водительской привычке поднял капот – проверить, все ли в порядке. Алик тоже с видом знатока осмотрел внутренности машины.
– Тормозухи долей, – сказал он, – видишь, уровень недостаточный.
– Не буду я ничего доливать, – ответил Тимофей. – Машине четырнадцать тысяч отроду, и тормоза работают, как звери.
Выскочила Маринка:
– Вот я так и знала! Боковинки от дивана забыл.
– Ну и куда я их теперь засуну?
Алик хотел посоветовать, куда засунуть боковинки, но увидел рядом Веру Афанасьевну и передумал.
Неделю назад они купили новую мягкую мебель, старые кресла отправились на помойку, а старый диван был демонтирован и подготовлен к отправке на дачу. Ну, и конечно, заодно была проведена генеральная уборка в квартире, в ходе которой обнаружилось немыслимое количество вещей самого разного характера, из тех что бросать жалко, а дома держать бессмысленно. Маринка с матерью вечно спорили из-за этого барахла. Вера Афанасьевна норовила убрать, припрятать на антресолях, сохранить любую мелочишку, а дочь рвалась выкинуть все, сбросить с корабля современности, как большевики в семнадцатом. Приобретение дачи в дальнем Подмосковье несколько сгладило эти противоречия, но Тимофей, разгружая горы хлама у крыльца весьма солидного дома, всякий раз прикидывал, на какое время еще хватит здешнего чердака и чулана. Конечно, заманчиво выбросить все старье и купить все новое, но на какие шиши?
Иногда он вообще переставал понимать, на что они живут. Перебиваясь мелкими (вроде бы) заработками, очень неплохо питаются, бытовую технику покупают и вот хапнули новую тачку и новую мебель. Впрочем, на последние две покупки – деньги известно откуда.
– Ну, что, с Богом? – произнес тесчим солидным своим полковничьим басом.
Он всегда так говорил, провожая их в путь. Сам же дачу терпеть не мог и был там всего раза два.
– Поехали, – вяло отозвался Тимофей.
– Ну, меня-то до метро подкинете? – спросил уже ошалевший от похмельного нетерпения Алик по пятому, наверное, разу.
