Заповедь первая: Если тебе открылся путь, идти по нему можно и вперед, и назад. Но ты иди по нему только вперед, ибо это правильно.
Заповедь вторая: Помни, Посвящение дается свыше, но это не награда и не кара, ибо не заслужили мы ни того, ни другого.
Заповедь третья: Умножай знание в себе, а не в мире, и не пытайся творить добро, ибо злом оно обернется.
Заповедь четвертая: Живи той жизнью, какой живут все живые, ибо прежде всего ты – человек.
Заповедь пятая: Не убивай, ибо кровавому пути не будет конца.
Заповедь шестая: Не зови смерть, ибо власть над нею иллюзорна.
Заповедь седьмая: Не люби смерть сильнее жизни, ибо сладость смерти мимолетна, а жажда жизни неутолима и вечна.
Заповедь восьмая: Не верь в богов людских, ибо един бог твой и нет его.
И девятая заповедь: Помни, величайший из грехов – возвращение назад, ибо все прочие грехи от него и родятся.
– Значит, девятая заповедь, по существу, повторяет первую? Я правильно понял? – спросил Симон.
– Да. Ее еще называют Главной Заповедью.
– Значит, и здесь восьмой цвет радуги?
– Вот видите, друг мой, как много уже вы знаете.
Если и была ирония в последних словах старика, то еле-еле, едва-едва уловимая – не ирония даже, а так, ироньишка.
– И что же, – поинтересовался Симон, – все это никогда не было записано на бумаге?
– С разрешения Братства – никогда. Все наши особые знания передавались только изустно. Запрет писать Канонические Тексты человеческой рукою иногда называли десятой заповедью. Это неправильно. Запрет не является частью Высшего Закона, а только лишь прямым продолжением, следствием третьей заповеди. Он порожден был необходимостью жить в глубоком подполье. И лишь двадцатый век перевернул все.
Наши философы перестали обсуждать вопрос, считать ли истинно каноническим текст, написанный львиным хвостом или прибоем на песке. Появилось слишком много способов записи. А вместе с ними – способов исследования. И люди вознамерились чисто эмпирически познать мир целиком. И страшный вирус гностицизма проник на второй уровень Вселенной. А Посвященных вдруг сделалось много, очень много. И грешников среди них стало больше.
И тогда появились грешники поневоле, нарушители Главной Заповеди, которые не могли иначе, которые должны были ее нарушить. И узнали они, что больше девяти грешников не может на себе носить Земля. И это оказалось частью Высшего Закона.
И тогда начались убийства, и самоубийства, и поиски смерти, и были нарушены все девять заповедей, от первой до последней, и стройный, вечный, неколебимый мир Посвященных стал другим. И я сказал: значит, так и было предначертано. И сколько ни нарушай Главную Заповедь, текст ее остается неизменным. А дух – тем более. Нет пути назад, и коли сделался мир другим, значит, не бывать уже ему прежним.
Но был другой кроме меня. Он говорил иначе: Высший Закон абсолютен, нарушивший его да не простится, и сколько ни есть грешников, кара настигнет всех. И потому велел он послать в мир своих карателей. И каратели пришли и разили. И поныне разят, чтобы спасти мир.
Я, Владыка Урус, облечен властью Белыми Птицами Высот. Он, Владыка Шагор, послан Черными Рыбами Глубин. Нам никогда не понять и никогда не победить друг друга, но если приходит он, я ухожу. А потом он уходит, и вновь прихожу я. Это как день и ночь. Но только каждый восход и каждый закат Вселенная рвется на части, а люди живут в ней и не слышат взрывов.
В какой-то момент Симон утратил способность отслеживать логическую нить повествования, вновь безнадежно увяз в раздражающей патетике псевдорелигиозного стиля, потом, преодолев внутреннюю неприязнь, начал слушать Владыку, как слушают музыку – душой, а не разумом, и наконец вспомнив, что в Высшем Законе Посвященных ничего о душе не говорится, что принято среди них не верить, а понимать, вновь раздражился, расстроился и взмолился:
– Владыка Урус! Слишком много непонятного. Опять слишком много.
– А так и будет. Так и будет всегда, – странно ответил старик. – И вдруг добавил: – Тебе надлежит сегодня же поехать в Раушен.
– Зачем? – вздрогнул Симон.
– Не спрашивай. Просто я знаю: ты нужен там.
И Симон больше не спрашивал, безоговорочно приняв ответ. Приказы не обсуждаются. И тут же мелькнула новая мысль: «В какой момент он начал говорить мне «ты»? Очевидно, такой переход предполагает взаимность? Попробуем».
– А помнишь, Владыка, ты обещал мне рассказать про убийства?
– Обещал, – согласился Урус. – Рассказываю. Существует семь видов убийств, после которых Посвященный не может вернуться назад. Это не совсем так, если быть пунктуально точным, но многие верят в магию семи способов. Верят настолько, что действительно не могут вернуться. Итак, древние считали, что грешника должны погубить: семь пуль в правый глаз, семь ведер едкой кислицы, семь крючьев между ребрами, семь рваных ран от кошачьей лапы, разделение тела на семь частей, семь вервий, летящих вниз, и семь ударов ножом под лопатку.
Вся эта информация показалась Симону ужасно несерьезной, почти смешной, так и хотелось добавить что-нибудь вроде: «А еще семь соплей в правое ухо и семь пинков под левую ягодицу». Но он сдержался, а зацепился лишь за одну деталь в первом способе:
