– Вероятно, он силен. И действовал быстро и неожиданно. А одежду снял после.
– Вероятно. Следов сексуального насилия нет. Она уже не девушка, но никаких следов сексуального или других видов насилия. Она совершенно точно утонула. После чего с нее аккуратно сняли одежду – все пуговицы на месте, все швы целы. Может быть, он хотел, но испугался. Или возникли проблемы с потенцией – такое бывает.
– Или, может быть, он только хотел, чтобы мы думали, что он сексуальный маньяк.
– Зачем ему это?
– Чтобы скрыть настоящие мотивы. И это значит, что это не было импульсивное действие. Кроме того, она осталась с ним наедине добровольно. Значит, она знала его или он произвел на нее сильное впечатление. А на Анни Холланд, насколько я понял, сложно было произвести впечатление.
Сейер расстегнул одну пуговицу на куртке и выпрямился на скамье.
– Продолжай. Расскажи, что ты нашел.
– Пятнадцатилетняя девочка, – начал Снуррасон, монотонно, как пастор. – Рост сто семьдесят четыре сантиметра, вес шестьдесят пять килограммов, минимальное количество жира, большая его часть превратилась в мышцы благодаря жестким тренировкам. Слишком жестким для пятнадцатилетней девочки. Итак – много мышц, больше, чем у многих мальчиков ее возраста. Объем ее легких был очень большим, благодаря чему она долго не теряла сознания.
Сейер смотрел на старый линолеум на полу- узор на нем напоминал узор в ванной у него дома.
– Сколько времени это вообще занимает? – тихо спросил он. – Сколько времени уходит у взрослого человека на то, чтобы утонуть?
– От двух до десяти минут, зависит от физических кондиций. У нее это заняло, скорее, десять минут.
До десяти минут, подумал Сейер. Умножить на шестьдесят, получается шестьсот секунд. Что можно успеть за десять минут? Принять душ. Поесть.
– У нее увеличены легкие. Если она реагировала, как обычно, она сначала пару раз сильно вдохнула, пока шла ко дну, мы называем это «respiration de surprise». Потом снова закрыла рот, потом потеряла сознание, и какой-то объем воды попал к ней в Легкие. В головном и спинном мозге я нашел зарождающиеся диатомеи – это разновидность минеральных водорослей; конечно, их немного, но ведь озеро довольно чистое. Итак, причина смерти – утопление.
У нее нет послеоперационных шрамов, никаких особых примет, родимых пятен или татуировок, никаких изменений кожи на голове. Волосы собственного цвета, ногти короткие, без лака, никаких частиц под ними, кроме ила. Очень хорошие зубы. Одна-единственная пломба в левом коренном.
Никаких следов алкоголя или других химических веществ в крови. Никаких признаков инъекций. Хорошо поела в тот день: хлеб и молоко. Никаких изменений мозга. Никогда не была беременна. И, – он внезапно вздохнул и взглянул на Сейера. – И никогда бы не забеременела.
– Что? Почему нет?
– У нее была большая опухоль в левом яичнике, распространяющаяся на печень. Злокачественная. Сейер уставился на Снурассона.
– Ты утверждаешь, что она была серьезно больна?
– Да. Ты утверждаешь, что не знал об этом?
– Ее родители об этом тоже не знали. – Сейер скептически покачал головой. – Иначе они бы сказали, разве не так? Возможно ли, чтобы она сама ничего не знала?
– Ты, само собой, должен выяснить, есть ли у нее лечащий врач и было ли ей об этом известно. Но она должна была чувствовать боль в матке, особенно во время менструаций. Она жестко тренировалась. Может быть, у нее было столько эндорфинов в организме, что она не знала. Но штука в том, что она была обречена. Я сомневаюсь, что ее можно было спасти. Рак печени – страшная вещь. – Он кивнул в сторону носилок, где под простыней проступали голова и ступни Анни. – Через несколько месяцев она все равно умерла бы.
Эта информация полностью выбила Сейера из колеи. Он минуту собирался с мыслями.
– Я должен рассказать им? Ее родителям?
– Ну уж это ты решай сам. Они спросят тебя, скорее всего, о результатах вскрытия.
– Они потеряют ее еще раз.
– Именно.
– Начнут обвинять себя в том, что ничего не знали.
– Вероятно.
– А что с ее одеждой?
– Насквозь мокрая и в иле, за исключением ветровки, которую я отослал тебе. Знаешь, на ней был пояс с медной пряжкой.
– Да?
– Большая пряжка в форме полумесяца. В лаборатории на ней обнаружили отпечатки пальцев. Два вида. Одни – отпечатки Анни.
Сейер закрыл глаза.
– А другие?
– К сожалению, они смазаны, пока не о чем говорить.
– Черт возьми! – пробормотал Сейер.
– Отпечаток достаточно ясный для того, чтобы исключить подозреваемых. У вас уже есть кто-нибудь на примете?
– А что с отпечатком сзади у нее на шее? Ты можешь сказать, он правша?
– Не могу. Но раз Анни была в такой хорошей форме, он в любом случае не слабак. Наверняка была драка. Странно, что так мало следов.
Сейер поднялся и вздохнул.
– Ну, теперь-то следы появились.
– Абсолютно никаких! Можешь посмотреть. Это искусство, и я работаю аккуратно.
– Я получу письменный доклад? – Я дам тебе знать. Пришлешь за ним своего курчавого приятеля. А как твои успехи? Нашел след?
– Нет, – мрачно ответил Сейер. – Ничего. Я не могу найти ни одной причины на целом свете, по которой кто-то убил Анни Холланд.
Может быть, Анни выбрала название песни, и взяла пароль из нее? Например, партия для флейты, которую она так любила, под названием «Песня Анни».
Хальвор задумался перед монитором и откинулся на спинку стула. Дверь в гостиную была распахнута, на случай, если позовет бабушка. Ее голос стал слабым, а подняться со стула было для нее настоящим подвигом, если разыгрывался ревматизм. Он положил подбородок на руки и посмотрел на экран. «Access denied». Требуется пароль. Он уже проголодался. Но, как и все остальное, еду можно было отложить на потом.
Сейер сидел в Управлении и читал. Толстая кипа листков, исписанных мелким почерком, скрепленных в углах. Постоянно возникали буквы ВВН, что расшифровывалось как «Bjerkeli Barnehjem» (Детский дом Бьеркели). История взросления Хальвора была грустной. Мать большую часть времени лежала в кровати, хныча и срываясь, с расшатанными нервами и постоянно растущей батареей успокоительных таблеток в пределах досягаемости. Она не выносила яркого света и резких звуков. Детям не разрешалось кричать и визжать. Хальвор уже прошел несколько кругов ада, подумал Сейер. Слава богу, нашел постоянную работу, да еще и заботится о бабушке.
Хальвор вводил названия песен в черное поле, по мере того, как вспоминал их. Слова «Access denied» все время всплывали, как муха, которою ты вроде бы уже убил, но она снова и снова жужжит над ухом. Он уже вспомнил все возможные числовые комбинации, от многочисленных дней рождения до номера на раме ее велосипеда. У нее был «DBS Intruder», и она настояла на том, чтобы один ключ хранился у него. Конечно, надо вернуть ключ Эдди, вспомнил он, одновременно печатая слово «Intruder».
