сведения и потому, что мне жаль русских людей», — звучала в ушах ошарашенного новостью менеджера банка последняя фраза «доброжелателя».
Использованные мобильники, возможно, вскоре и запеленгованные, полетели на лед Москвы-реки напротив Саввино-Сторожевского монастыря.
Оставалось подождать, пока московская ФСБ и военная контрразведка нацепляют «хвостов» за «подателями купюр».
Сдачу-передачу картонок, предназначенных на «экспорт» через Камерона, было договорено произвести через неделю. Срок достаточный, чтобы и до этой партии добрались задолго до намеченной отправки.
Праус представил царящий в Центральном банке шок…
— Ахиллик, — сказала мебельному Страдивари беременная женщина с усиками под мясистым носом. — Вернись за свой стол. Ты мешаешь людям отдыхать…
— Да все нормально, — сказал Праус Камерон. — Случается, мы понимаем…
— Ахиллик, пойдем же, — настаивала женщина — видимо, жена.
— Я Мхитарян, — сказал приставала радостно и протянул руку Праусу. — С кем имею честь?
— Камеров Павел Васильевич… Вы знаете, Ахилл, мне с другом поговорить нужно. Может, попозже?
— Мое имя Ахиллик по паспорту, — уточнил принципиальный мебельщик. Жена кивком подтвердила.
— Фуг недоданный где? — вопросил гребенской казак.
— Я вам ничего не должен, — откликнулся Ахиллик за Камерона. — Ничего!
Жена утянула вдруг поддавшегося Мхитаряна к дальнему столику.
— Конверт сейчас положу перед вами, — сказал Праус Камерон Хворостинину.
Приподняв пробку графинчика одной рукой, он другой разлил водку по рюмкам, поставил сосуд на столик, вернул пробку в горлышко и, призывно разведя над яствами ладони, обомлел.
Женщина с усиками вороватым движением поправила сбившийся на сторону беременный живот, которым опрометчиво зацепилась за край стола.
Где и когда он или дед приклеили к себе наружное наблюдение? Или парочка явилась вместе с Хворостининым? И если женщина надула пузырь под платьем, чтобы сойти за беременную, значит, уже сталкивалась с ним, Камероном, а стало быть, сменила парик и усики, может, тоже приклеила… Где и когда он встречал её раньше?
Старый дурак выпил и, ещё не дотянувшись до закуски, спросил опять:
— Фуг где?
А ведь в тридцать шестом, когда терцев, простив белогвардейщину, разрешили брать в Красную армию и позволили им носить форму, этот идиот где-то в Ставрополье считался атаманом.
Виктор Иванович Желяков сочувствовал населению Старопименовского переулка, где в окна домов, видимо, никогда не заглядывало солнце. Сочувствовал он и владельцу недостроенной цементной башни, торчавшей над разномастными строениями в конце переулка. Башню возводил генеральный директор ипотечного банка, заваленный из двух пистолетов возле дверей собственной конторы киллером, вырядившимся под маляра… Киллеру Желяков тоже сочувствовал: он лично устраивал его на пожизненную отсидку.
Виктор Иванович пребывал в хорошем настрое.
Стоя у окна номера 426 гостиницы «Мариотт Гранд Отель», он слушал, как Милик и Алексеев П.А., перебрасываясь короткими фразами, ликвидируют «жучки», поставленные для Прауса Камерона. Алексеев, старший по возрасту и званию, ревновал к техническим познаниям Милика, окончившего краснодарское спецучилище на двадцать лет позже. Оба понимали, что начальство подметило разницу в хватке и теоретической подготовке, а потому они ещё больше ненавидели друг друга. И это тоже поднимало настроение Желякова.
Собственно, демонтировать оборудование могли бы и технари из конторы. Решение использовать парочку ревнивцев он принял по личным соображениям. Развитие событий, которые предстояло обсудить с этими двумя вместе и поврозь, вступало в решающую стадию. Приходилось учитывать любую мелочь, в том числе и рутинное прослушивание внутриконторской контрразведкой в собственном кабинете или в помещении фирмы «Бизнес-Славяне». Тяжки труды наши, Господи… Сексуальную озабоченность секретарши Алексеева П.А., бойкой девы в малиновой юбке, определенно подметили эфэсбэшники, шворят, наверное, по очереди. Они и под него, Желякова, ей велели заползти, енть… Он бы на их месте велел. А будь помоложе, наполз бы сам, и неизвестно еще, кто, эфсэсбэшники или он, Желяков, попользовал бы телочку с большей отдачей.
— Сделано, Виктор Иванович, — доложил Алексеев П.А.
— Что есть в печи, на стол мечи, — сказал Желяков и лично вскрыл мини-бар с холодильником. Выгребал какие имелись бутылки и бутылочки, банки с пивом и прохладительным, соки, вакуумные упаковки с колбасой, ветчиной и сыром, пакетики с орешками и сухими фруктами. Алексеев, стоя за спиной на угодливом подхвате, принимал и относил к столу, на котором Милик расставлял выпивку и яства.
— Его ребята заявятся выселяться завтра, — сказал Желяков. — Что не потребим, унесите со собой… Енть… Зарубежные, так-скать, друзья… э-э-э… оплатят. У них куры, мо-скать… бабок не клюют.
— В особенности таких, какие нам подпихнули, — сказал Алексеев П.А.
— Дерзишь начальству? — спросил Желяков. — Разговорчивый ты, Алексеев…
И подумал: с него беседу и начну, Милик — второй и с глазу на глаз.
Нравы Виктора Ивановича знали все, поэтому Алексеев П.А., свернув крышку с водочного шкалика, так и поставил его перед ним — только нюхать. Себе слил в стакан из двух, сделав «дважды фронтовые сто граммов». На Милика, сидевшего молча и безучастно, не обратил внимания. Не полагалось по чину.
— Ты, Милик, что же, брезгуешь?
— Неудобно, Виктор Иванович. Все-таки мы офицеры… Зачем нам эта халява?
Алексеев П.А., отставив мизинец, аккуратно выпил водку единым духом и сказал:
— Трофей. Вот так вот… Мы ломим, значит, и гнутся шведы!
— Давай, потребляй… Раз такой, енть… мо-скать, честный… то, так-скать… считай, что это я угощаю.
Виктор Иванович распорол вакуумную упаковку с семужкой. Сказал:
— Алексеев, ты менеджер фирмы и в этом качестве покатишь на остров в Тихом океане. Адрес простой. Город Фунафути, государство Тувалу. В Джакарту «Аэрофлот» летает, дальше найдешь дорогу, я думаю… На языках говоришь.
— Через Фиджи, Виктор Иванович… Спасибо. Вы мне отец родной.
Поскольку пальцы были испачканы семужкой, Алексеев П.А. наклонился и, как ластящийся в рассуждении подачки кот, боднул начальника в плечо.
«Господи, прости меня», — сказал себе Милик, свернул пробку у коньячного шкалика, запрокинул голову, открыл рот и выпил коньяк одним духом.
— Гренадер, — одобрил Желяков. И распорядился: — Максимум через три дня, Алексеев, ты должен оказаться на месте. Паспорт имеешь, визы будешь брать транзитные… У тебя связи в Джакарте. Так что обернешься. В Москве все это делать некогда, да и привлекать внимание незачем, енть…
— Задача, Виктор Иванович?
— Поедешь домой и соберешь вещички. Деньжата у тебя есть, я знаю. Потом, так-скать… контора тебя, енть… это… рамбурсирует. На острове что хочешь вытворяй, хоть изнасилуй, хоть женись на бабе этого Шемякина, но его отсюда, из России, высвисти. То есть, жена ему должна тревожный, енть… как- скать… в общем, призыв дать. А если семейка вообще растворится в соленых волнах мирового океана, так- скать… Ну, что же… Там, я думаю, никто пальцем не шевельнет. Российская разборка. Под это и спишут.
— Срок даете?
— Срок тебе там дадут! Ха-ха…
— Все-таки, Виктор Иванович?
