корректной прокрутки операций Заиры. Ольга не справится. Предстоит влить наличные в виртуальный поток виртуальных денег через электронные инструменты с использованием человеческого фактора. Так теперь такое называется.
Кто станет вторым оператором, Лев уже знал. Да другого у него теперь и не нашлось бы. Если Ольга — заложница лояльности мужа, нужен кто-то еще, кто не связан ничем и кому можно верить. А главное, кого не купит Хабаев.
Лев набрал на мобильном номер московской квартиры Шемякина. Перегуды и щелчки после подключения свидетельствовали о мощи фильтрующей обороны аппарата Бэзила. После писка стаккато Лев натыкал условный код и услышал автоответчик. Он попросил с ним связаться. Номер севастьяновского «Эриксона» шлайновский аппарат, вне сомнения, автоматически заглотнул в память.
Возвращаясь с бутылкой «зекта», Севастьянов приметил перед стеклянной дверью вестибюля огромный букет роз в корзинке, оставленный Джамалдином, шофером Заиры.
Глава двенадцатая
Мертвый город
Из Шереметьево-2, которое после тунисского рая показалось стылым и запущенным, я на такси доехал до Самотечного бульвара, где сменил машину. Посоветовавшись с водителем этой второй насчет московских автомобильных рынков, велел везти себя в Южный порт. Пообедав в шашлычной на Тульской улице, я прошелся, перекинув сумку через плечо и опираясь на трость, с полкилометра, а затем подсел в маршрутку в сторону рынка. Петлял я ради проверки, которая оказалась безрезультатной. Оставалось только верить, что не по моей вине.
Вазовская «четверка», затертая в строю развалюх на выставке достижений автомобилестроения прошлого века, продавалась, судя по качеству воспроизведения симфонии модерниста Гласа, как приложение к проигрывателю «Кенвуд». В четыре открытые двери на мороз изливалась инструментальная музыка в минималистском стиле в сопровождении хора мальчиков. Они как раз пели слова из Ветхого завета о сотворении мира, страдании и сострадании, когда я, присматриваясь к товару, проходил мимо. Крылья бутылочного цвета «четверки» покрывали матовые пятна, что относило её к разряду «битых» и интересно снижало цену.
— Нравится? — спросил человек в китайской кожаной куртке и вязаном колпаке, из-под которого выбивался роскошный чуб. Губы у продавца посинели, он, наверное, не уповал на скорую реализацию и потому не подогревался изнутри, поскольку предстояло рулить тачку обратно домой. Шел третий час пополудни.
— Что именно мне должно нравиться? — спросил и я.
Мальчики перешли к многоголосью на темы сур из Корана. «Кенвуд» с двумя колонками стерео, вделанными под задним стеклом, звучал великолепно.
Американца Гласа поносили музыкальные критики и Запада, и Востока. Чубатый, судя по одежке и машине, должен был бы разделять их точки зрения. Ему подошел бы, скажем, Иван Кучин с хитом «Заряженный наган» или шансон «В Калымском стосе» Гарика Кричевского. От вазовской «четверки» или, по крайней мере, проигрывателя попахивало краденым.
— Вертушка супер, колонки тоже новые, — сообщил чубатый, приметив, что я застрял из-за музыки.
— Капот открой, — велел я. — Выверни свечи, я на них взгляну… Потом покажи стержень проверки уровня масла. Но перед этим сядь и заведи. Я выхлоп понюхаю… Заткни рвотный шум из колонок и газуй на всю не меньше пяти минут. Потом проедемся и, если сойдет, поговорим. Возьму по доверенности…
Я вышел из машины у метро «Автозаводская», куда отрулил «четверку» сам, ощущая слабоватую боль в раненой ноге, когда жал тормозную педаль (с газом обходился нормально). Чубатый встал рядом.
После трех или четырех километров пробной поездки на старой тачке трудно прогнозировать, чем закончатся предстоящие ещё четыре тысячи, однако время на меня давило. Мы сторговались на восьмистах долларах за агрегат одиннадцатилетнего возраста, нуждающийся в замене резины вместе с дисками, а возможно, и подвесок. Слава Богу, что выхлоп не дымил и свечи не забрасывало. Про истинный километраж я не стал спрашивать, чтобы зря не сотрясать морозный воздух.
Чубатый протянул мне заверенную нотариусом доверенность с пустым местом, где на бланке вписывается новый обладатель машины. Имя, паспортные данные и адрес «владельца транспортного средства» совпадали с указанными в техпаспорте «четверки». Но собственный документ он показать отказался: зачем?
Открыв дверцу, я достал с заднего сиденья трость с набалдашником из слоновой кости и поддел её каучуковым наконечником подбородок чубатого, завалив его спиной на багажник. Кое-кто из сновавших мимо косился на нас.
— Ты что, мужик? — спросил он.
— Сейчас угомоню до состояния жмурика и тихо уеду, — сказал я. — Тачка угнанная?
— Только «Кенвуд»…
— Аккуратно выверни карманы. По одному… Палочка моя вроде заточки. Пыряется.
Готовых доверенностей у него оказалось ещё две. Удостоверения или паспорта не нашлось. Имелся пластиковый бумажник с парой сотней рублей, и только. Я прибавил к рублям восемь купюр по сто долларов и вернул бумажник в карман куртки. Лишние доверенности оставил себе. Легонько проехался палкой по кожаной спине чубатого и уехал.
Минималистские экзерсисы оркестра и хора мальчиков под управлением великого Гласа я дослушивал по пути к подвальному гаражу в шлайновском доме в Крылатском. «Форд» стоял возле «Рено 19 Европа», где я его и оставил. Направление вывернутых колес шлайновской машины оставалось неизменным. Я перенес в багажник «Форда» трость и сумку слоновой кожи, приехавшую со мной из Туниса, поскольку не хотел оставлять вещи в «четверке», пока она будет проходить ремонтную подготовку перед дальней дорогой. Магнитофон с пленками, записанными на поле гольф-клуба «Эль-Кантауи», я переложил в карман пиджака. Потом ещё пришлось рассчитаться за предыдущие восемь дней парковки и договориться о дополнительных двенадцати. Все это отняло время, и я вырулил на окружную в поисках надежной станции техобслуживания уже в темноте.
«Четверку» взялись подготовить к трем утра. Таким образом, в хостинской гостинице «Жемчужина» я рассчитывал оказаться на вторые сутки к обеду.
Домой я добирался, опять на всякий случай, на двух такси. Что-то беспокоило с самого Шереметьево. Будто чей взгляд чувствовал. Ощущение сформировалось, правда, ещё в Тунисе. Этим я и утешался. Ну, кто оттуда увяжется?
Телефонный комбайн в квартире, по которой я соскучился, мигал сигналом записи сообщений на автоответчике. Пока я сбрасывал с себя одежку, он голосом Наташи два раза поведал, что меня любят и все такое, что погода замечательная, что вокруг Фунафути не штормит, забавный старичок вака-атуа по часу просиживает возле неё в молчании, преподобный Афанасий Куги-Куги под влиянием Колюни впал в детство, а роман инспектора Туафаки с Нэнси развивается у всех на глазах, как бразильский телесериал. Словом, у них благополучно, и когда же я собираюсь их забрать с Тихого океана на Волгу в Кимры?
Ну, какая ещё награда нужна человеку?
Третье послание пришло от Льва Севастьянова, который, по моим сведениям, может, и двухмесячной давности, преумножал состояния свое и клиентов в Париже или где-то ещё в Европах. Я загнал номер его спутникового мобильника в трофейный «Эриксон», реквизированный у Милика. Где-то теперь подкараулит меня этот чокнутый расстрига, гангстер и офицер?
С Севастьяновым я решил связаться позже, на привале, скажем, в районе Орла. Мысленно я проложил свой маршрут на Сочи из Москвы не через Харьков, поскольку украинскую границу с вооружением не проедешь, а через Ростов-на-Дону.
Вылезши из ванны, я устроил смотр арсеналу, включая трофеи. Брал весь: бельевую кольчужку
