Вечерние тени становились все гуще и гуще. С гор потянуло холодом, тайга расплылась в непроглядной темени...
Разведчик нащупал в кармане драгоценный шлих и кинулся собирать сушняк для костра.
НОЧЬ НА ДЕРЕВЕ
У Бориса дело подвигалось хуже. То ли его маршрут был не так удачен, то ли работал он небрежно, но драгоценные зёрнышки киновари ему почти не попадались.
И вообще в последние дни Борис чувствовал себя неважно. Издали работа геолога казалась ему не только интересной, но и легкой. Ходи себе по живописным хребтам и долинам, дыши здоровым горным воздухом, отбивай молоточком куски породы и делай блестящие открытия... А тут, оказывается, нужно еще рыть закопушки и канавы, промывать шлихи... Сначала и это казалось занятным, но скоро надоело.
Особенно тяжело было мыть шлихи в ледяной весенней воде. Хорошо еще, что Леонтьич, по совету Лидии Петровны, выстрогал ребятам легкие деревянные скребки. С ними руки зябли куда меньше.
Да и ходить по горам оказалось далеко не таким приятным занятием, как думалось в городе,— то вдруг хлынет дождь, то начнёт сыпать снежная крупа. К вечеру озябнешь, устанешь, а отдохнуть за короткую ночь
Но самое неприятное— это вставать рано утром и надевать непросохший лыжный костюм и раскисшие от сырости сапоги
Борис даже стал завидовать Димке. Тот как будто и слабее, и моложе почти на год, а сумел приспособиться к поисковой жизни. Хотя бы раз на что-нибудь пожаловался!
— Упорный черт,— ворчал Борис.
Хорошо себя чувствовал он только у костра. В котелке весело плещется и булькает вода, по всему телу растекается ласковое тепло. Леонтьич готовит завтрак и разговаривает с Борисом, как с маленьким:
— Спал мало-мало? Теперь кушать надо,—и сует ему миску.
От горячего супа и добродушной болтовни старого проводника Борису становится совсем тепло...
Но стоило мальчику поработать час-другой, и в голову снова начинали лезть неприятные мысли.
— Нет, на заводе было все-таки легче,— вздыхал он, вспоминая слова матери: «Если будет трудно, возвращайся». Она словно чувствовала, что её любимцу действительно будет трудновато. Борис так и написал ей. Но как отсюда уехать? Совсем нет денег на дорогу. Да и стыдно... Димка же терпит. И Светлана терпит. А разве легко Лидии Петровне? Борис не раз видел, как, возвратившись с поисков, она не в силах была выйти из палатки и поужинать. Однако и она терпит. Никто не охает, не вздыхает. Светлана даже песни поет, а иной раз и попляшет у костра. Леонтьич тоже ни на что не жалуется. Впрочем, о нем что скажешь! Всю жизнь человек провел в тайге. Зато он один только и жалел Бориса.
— Шибко устал, парень? Вижу, друг... все вижу. Садись. Кушай. Ты еще маленький, и сила твоя маленькая.
Молодому поисковику становилось до слез жалко самого себя. Но он старался казаться бодрым.
— Иначе нельзя, Леонтьич. Мы работаем по заданию правительства. Руду ищем на ртуть. Знаешь такую? Жидкий такой металл. Им еще термометры наполняют. Слыхал?
— Нет, не слыхал. Золото-руду знаю, железо знаю. Ходил маленько с инженерами проводником А этого не знаю.
— Ртуть очень нужна стране, и мы должны ее найти во что бы то ни стало,—вдруг воспламенялся самолюбивый разведчик.
— Мало-мало отдыхать надо,—отвечал старик, и Борис успокаивался.
Но после того, как юные поисковики отправились на самостоятельную работу да еще разделились и пошли каждый своим маршрутом, жизнь в тайге показалась Борису сплошным адом. Не успел пройти он по берегу пенистой сердитой речушки и полкилометра, как ему стало мерещиться, что за ним кто-то следит, смотрит на него острыми глазами то из-за старой пихты, то из-за бугорка...
Чтобы прогнать невольный страх, Борис начинал свистеть, петь, кричать. Это немного ободряло, и он шагал быстрее. Но стоило хрустнуть ветке, как подросток снова останавливался, озирался по сторонам.
А то мелькал полосатый бурундук, расстелив по сучку свой пушистый хвост, и Борис отскакивал в сторону.
Узнав зверка, он сердился, плевался и брался за лопату.
И закопушки становились чем дальше, тем мельче,* шлихи промывались наспех. Кое-как дотянул до вечера.
«Скорее бы прошли эти сутки! — с отчаянием думал Борис.— Еще целая ночь впереди!»
Ночевать он решил на дереве: разводить костер опасно— могут бандиты выследить. Выбрал кедр потолще и поразвесистее, забрался на него и примостился на тройной развилке сучка. Телогрейку натянул на плечи, плащом окутал ноги, рюкзак нацепил на тот же сучок.
— Это даже интересно. Будет что рассказать ребятам в городе!
Устроившись, он осмотрелся. Впереди — каменные скалы и поток осыпей, по сторонам—тайга, сзади — говорливая река и за ней опять тайга. Невдалеке полянка и одинокое горелое дерево. «Наверное, молнией ударило»,— мелькнуло в голове. Если будет гроза, может и в его дерево трахнуть.
Разведчик взглянул на небо. Алое зарево позднего заката предвещало и на. завтра хорошую погоду.
— Ну, теперь, пожалуй, все в порядке! -Однако закат скоро погас, и в глубокую долину безыменной речушки как-то сразу скатилась с гор густая темнота. В тайге стало непробудно тихо. Слышался только неугомонный плеск воды да легкое трепыхание ещё не уснувшей птицы в вершине кедра.
Но скоро к этим звукам стали примешиваться какие-то неясные шорохи, вздохи, словно кто-то осторожно, крадучись, пробирался от дерева к дереву.
Вдруг это медведь? От него на дереве не спасешься. А еще хуже, если рысь... Медведь на его кедр может и не полезть, а эта обязательно заберется.
Борис совсем было решил спуститься на землю. Но где-то впереди раздался глухой стук, и с горы посыпались камни. Подростка на мгновение обдало жаром, потом холодом. На лбу выступил пот.
— Что это?
Опять загрохотали камни.
— Нет, я этого не вынесу,— чуть не крикнул Борис. Потом прижался к стволу дерева и беззвучно заплакал.
Через несколько минут из-за хребта выкатилась луна. Дальние горы, посеребренные сверху, лиловатые у подножья, будто пододвинулись к темной долине. Над тайгой посветлело.
Борис повернулся лицом к луне и невольно залюбовался. Холодная, спокойная, она величественно плыла над долиной, заметно подвигаясь слева направо, а по диску ее так же медленно — только справа налево проплывали кедровые ветки, до того четко обрисованные, что видна была каждая хвоинка.
Незаметно для себя разведчик задремал.
Очнулся он только на рассвете, когда с реки потянулся сырой туман...
Борис спустился с дерева и первым делом постарался размять окоченевшие ноги. От холода он весь дрожал. Очень хотелось есть, но в рюкзаке, кроме давно надоевших сухарей, ничего не осталось.
— Побегу вперед, разогреюсь.
Бег немного подбодрил Бориса. Дрожь постепенно улеглась, и он решил взяться скорее за работу, чтобы к обеду вернуться на условленное место, встретиться с Димкой и поделиться с ним своими планами.
ССОРА
