шофером.
— Поехали, — приказал он.
Только теперь профессор заметил, что они сели не в университетскую, а в другую, более просторную и удобную машину. Бросились в глаза бронированные стекла, специальная перегородка, отделяющая шофера от пассажиров, и телефон. Профессор все еще намеревался отказать своему ассистенту в визите, но — не отказал… «Видимо, ему для такого случая одолжил машину один из директоров «Фарбениндустри», — подумал он.
«Мерседес» мягко шел по асфальту, петляя по пустынным улицам Берлина. Выехав на широкое шоссе, шофер прибавил скорость, и вскоре они оказались в лесном пригороде, где проживала преимущественно берлинская аристократия. Машина свернула с шоссе и опять запетляла по узким, обсаженным липами, каштанами и кленами улочкам. Наконец она остановилась перед металлическими решетчатыми воротами, за которыми начиналась большая усадьба. Сквозь зеленые кроны проглядывал двухэтажный особняк с красной черепичной крышей. Шофер подал два коротких сигнала, и тотчас тяжелые ворота бесшумно разошлись. Машина по гравийной дорожке подкатила к мраморному крыльцу. Открылась стеклянная дверь, и старый, чуть сгорбленный человек в швейцарской ливрее засеменил к «мерседесу», открыл переднюю дверцу. Штайниц холодно взглянул на него. Старик, быстро поняв свою оплошность, бросился к задней дверце и распахнул ее.
— Прошу, ваше превосходительство! — с поклоном произнес он.
Профессор замешкался от столь непривычного для него обращения, затем, отстранив суетившегося швейцара, сам вылез из машины. «Мерседес» отъехал от крыльца и скрылся за раскидистым вязом.
Шмидт осмотрелся. Огромная усадьба с построенным в готическом стиле особняком посредине и несколькими домиками около увитого плющом высокого забора была очень красивой и ухоженной. Повсюду разбиты клумбы цветов. Вдоль узеньких дорожек, присыпанных желтым песком, сплошной стеной рос декоративный кустарник. Перед входом в них, точно часовые, застыли подстриженные под свечку вечнозеленые туи. На газонах были маленькие водоемы с чистой водой, в которых мелькали серебристые рыбки. Дорожки, ведущие к этим оригинальным аквариумам, тоже желтые от речного песка, походили на узкие ленточки, изящно вьющиеся среди зеленого травяного ковра.
Профессора поразила эта роскошная усадьба. Откуда у обыкновенного служащего концерна «Фарбениндустри» такое богатство? Очевидно, усадьба досталась в наследство его жене фрау Эльзе, отпрыску старого немецкого дворянского рода…
— Извините, дорогой профессор, — виновато заулыбался Штайниц, — я пригласил своих друзей на встречу с вами. Им так хотелось познакомиться с гордостью немецкой нации, что я, право, не мог отказать. Правда, они придут примерно через час. Но скучать вам не придется! Я буду счастлив показать вам усадьбу и некоторых ее обитателей…
— Каких обитателей? — поинтересовался Шмидт.
— Необыкновенных! — рассмеялся Штайниц. — Моя дочь Эрна страшно любит животных. И вот я устроил для нее нечто вроде домашнего зоопарка. Чего только не сделаешь ради единственной наследницы!
Он взял Шмидта под локоть и повел в дальний угол усадьбы, к серому кирпичному домику, скрытому от посторонних глаз двухметровой живой стеной декоративного кустарника.
— В зоопарке фрейлейн Эрны мало кто бывал. О его существовании я никогда не говорил даже своим друзьям. Очень близким друзьям, — доверительно произнес Штайниц. Он открыл ключом обитую железом дверь и первым вошел в прихожую. Из стенного шкафа достал белый накрахмаленный халат и помог надеть его профессору. Затем из никелированной банки извлек резиновые перчатки и натянул их на руки гостя, а его ноги упрятал в эластичные сапоги-гетры из неизвестного профессору синтетического материала.
Шмидт покорно позволял хозяину усадьбы облачать себя в защитную одежду. Когда же Штайниц предложил маску, составившую единое целое с роговыми очками профессора, тот понял, что все было подготовлено заранее. Пока Шмидт приходил в себя от необычного приготовления к осмотру «зоопарка фрейлейн Эрны», Штайниц быстро оделся в такую же одежду и повел гостя в круглый зал. Профессор увидел необычное для домашнего зоопарка зрелище. На светлых столах под стеклянными колпаками суетились белые мыши, крысы, морские свинки, кролики, бесшумно передвигались змеи и ящерицы. У окна высился штабель клеток с птицами, рядом, в небольшом вольерчике, резвились две зеленые мартышки. Чуть поодаль стоял полукруглый аквариум с речными рыбками. «Самый обыкновенный виварий, — сразу же оценил профессор. — А все его обитатели — подопытные живые существа». Он не стал об этом говорить Штайницу, делая вид, что с интересом осматривает «зоопарк».
— Теперь, дорогой профессор, я хочу показать вам свою тайну, — сказал Штайниц и хотел было открыть дверь, ведущую в соседнее помещение.
— Я не люблю тайн, — остановил его Шмидт. — Давайте лучше посмотрим животных зоопарка фрейлейн Эрны…
Профессор действительно, не любил ничего таинственного, ибо оно могло нарушить его благополучие, а главное — помешать научной деятельности, в важности которой для блага всего человечества он был глубоко убежден. Кроме того, все таинственное в Германии имело связь с секретной службой рейха, и знакомство с ним обычно начиналось слежкой и заканчивалось приглашением в гестапо… «Так что пусть уж лучше животные фрейлейн Эрны», — подумал он, а вслух предложил:
— Расскажите коротенько, что у вас там, и пойдем подышим свежим воздухом. Честное слово, мне становится жарко в этом одеянии.
Шмидт думал, что всегда внимательный и исполнительный ассистент согласится с ним и таким образом ему удастся избежать новых знакомств. К его удивлению, Штайниц не тронулся с места.
— Полноте, — холодно ответил он. — Вы уже в курсе всех моих исследований, и остается лишь увидеть их на практике. — Нажал пальцем на кнопку, вмонтированную в косяк двери, слегка подтолкнул обескураженного гостя, и они почти одновременно оказались за порогом. Чтобы как-то смягчить свое поведение, Штайниц смущенно добавил:
— Я очень ценю ваше мнение, дорогой профессор. Особенно мне бы хотелось услышать его сейчас.
Комната, в которой нетрудно было узнать лабораторию, располагалась в пристроенном флигеле. Посредине стоял круглый полированный стол. Над ним висела лампа с зеркалом — такие лампы обычно находятся в хирургических операционных. Слева высились два ряда полос с пробирками всевозможных форм и размеров, от которых, под стол тянулись тонкие алюминиевые трубки. Справа находились приборы и оборудование.
Штайниц подвел профессора к стоящей на столе платформе, накрытой стеклянным колпаком.
— Это движущаяся колба. Чтобы поставить ее в нужное положение, достаточно нажать на эту кнопку, — пояснил он и опустил палец на красную головку. Раздался щелчок, и платформа вместе с колпаком поплыла к центру стола. — Я вам продемонстрирую интереснейший опыт, — постепенно увлекаясь, продолжал Штайниц. — В свое время вы читали нам лекции об акклиматизации. Я решил проверить на опыте и, думаю, добился кое-каких результатов. Есть у меня один экземпляр из Сахары, исключительный с точки зрения акклиматизации. — Он нагнулся, достал из-под стола ящик, извлек из него небольшую серо- зеленую ящерицу, затем нажал вторую кнопку и, когда стеклянный колпак приподнялся, положил под него рептилию. Колпак автоматически закрылся. — Теперь смотрите… Под колпаком сейчас будет горячий воздух пустыни. И если его насытить минимальной дозой бактерий номер шесть, то ящерица изменит свой цвет. Но если открыть пробирку с бактериями номер восемнадцать — она снова обретет нормальное состояние.
Штайниц нажал кнопку под номером шесть на пульте управления, вмонтированного в край стола. Прошло несколько секунд, прежде чем ящерица сделала попытку прыгнуть. Затем она вдруг быстро задвигала короткими лапками, прижалась к стеклу, вытянулась, приподняла голову и, разинув рот, замерла. Ее серо-зеленая чешуя начала темнеть и вскоре превратилась в совершенно черную. Профессору показалось, что рептилия парализована, он даже хотел сказать об этом Штайницу, но тот уже нажал на кнопку под номером восемнадцать. Ящерица устало опустилась на передние лапки, закрыла рот, а ее чешуя медленно стала терять черноту, приобретая естественный серо-зеленый цвет. Более того, она отбежала от стекла и остановилась в центре колпака. Рептилия полностью пришла в себя.
Эксперимент ошеломил профессора, не ожидавшего такого сильного эффекта от опыта.
