— Это восхитительно! — воскликнул он.
— Мне кажется, такие опыты могут принести огромную пользу Германии, — произнес польщенный Штайниц.
— Да, подобные опыты очень важны, — согласился Шмидт и вдруг нахмурился: — Но позвольте… Ведь если чуть затянуть время — ваш отличный тропический экземпляр годился бы только для изготовления чучела!
— Мои опыты имеют чисто практический интерес. С их помощью я хочу найти оптимальный метод лечения инфекционных заболеваний у человека. — Штайниц говорил, повернувшись к широкому окну. Глаза его, вдруг странно сузившиеся, были устремлены вдаль. — Мы патриоты великой Германии, не правда ли? И если потребуется — обязаны использовать свои опыты для защиты ее интересов. Вы ведь у себя в лаборатории тоже проводите опыты с отравляющими веществами и проверяете их действие на животных?!
Шмидт растерялся. Он никому не говорил о своих опытах на грызунах, а Штайниц почему-то знал о них. Ему стало не по себе, захотелось поскорее закончить разговор, принимавший неприятный оборот, и выйти на улицу.
— Это задача всех ученых-экспериментаторов, — уклончиво ответил он.
— Конечно, конечно, — охотно согласился Штайниц и повернулся к своему гостю. — Мы с вами работаем на благо всего человечества. Достойной, по крайней мере, его части. А сегодня я просто хотел узнать ваше мнение о своем опыте.
— Опыт с рептилией великолепен…
Штайниц слегка наклонил свою большую голову:
— Благодарю вас, дорогой профессор.
С чувством облегчения покинул профессор «зоопарк фрейлейн Эрны». После душного помещения с наслаждением вдыхал он свежий, насыщенный весенним ароматом воздух. Радовала взгляд распустившаяся зелень И цветы на клумбах, к которым он питал особую слабость. Захотелось сейчас же поехать в Вальтхоф, но его еще ждал прием.
Старик швейцар услужливо распахнул двери, ведущие в гостиную, где уже собрались друзья хозяина особняка.
— Господа, позвольте вам представить выдающегося ученого мира, гордость немецкой нации профессора Иозефа Шмидта, — торжественно провозгласил Штайниц.
Раздались аплодисменты. Профессор в знак приветствия наклонил голову. Штайниц, называя родовые титулы и ученые звания своих друзей, представлял их Шмидту. Профессор никогда с первого раза не запоминал фамилии людей, если только они не являлись известными учеными, поэтому к процедуре знакомства относился равнодушно. К тому же перед его глазами все еще стояла парализованная ящерица с открытым ртом и застывшими глазами.
— Моя дочь, фрейлейн Эрна, — представил Штайниц стройную белокурую девушку.
— Герр профессор сегодня будет моим пленником, — приветливо улыбнулась Эрна. — Не возражаете?
Шмидт не возражал. Наоборот, он был рад обществу этой внешне очень милой и привлекательной девушки. Лучше терпеть пустую болтовню шаловливой, избалованной всеобщим вниманием девчонки, чем слушать сухие, официальные слова друзей хозяина особняка. На него доверчиво смотрели еще по-детски восторженные, чуть лукавые голубые глаза. Открытый взгляд, гордая осанка, ниспадающие на покатые, в меру открытые плечи густые волосы, тонкая талия и удивительно красивые руки Эрны напоминали Шмидту о дочери.
— У меня тоже есть дочь, — произнес он и, постепенно увлекаясь, заговорил о Регине. Узнав, что дочь профессора страстная любительница природы и животных, смелая и решительная Эрна загорелась желанием увидеть ее.
— Я хочу познакомиться с фрейлейн Региной, герр профессор. Я уже заочно полюбила вашу дочь.
— Регина будет рада такому знакомству, — ответил Шмидт.
Эрна взяла его под руку, подвела к роялю и, усевшись на круглый стульчик-вертушку из красного дерева, положила свои длинные пальцы на клавиши. Гостиная наполнилась чарующими мелодичными звуками.
— Бетховен?! — вырвалось у профессора. — «Аппассионата»…
Довольная, Эрна улыбнулась:
— Дарю ее вам, герр профессор.
Шмидт признательно склонил голову. Эрна играла увлеченно, и он упивался волшебной бетховенской музыкой. «Вот бы моему Альберту такую жену, — и он тут же представил себе сына, который строил какие- то фортификационные сооружения в генерал-губернаторстве — так теперь называли в Германии оккупированную вермахтом Польшу. — Впрочем, нет, нет. Фрейлейн Эрна нацистка, член гитлерюгенда. А мой Альберт прагматик к пацифист, как и я…» Вновь в его душе поднялось чувство нарастающей подозрительности. В стране, где разрешалось говорить только о национал-социализме, дочь служащего концерна «Фарбениндустри» играет гения мировой музыки Людвига ван Бетховена…
Эрна взяла последний аккорд и, расслабившись, опустила руки. Гости зааплодировали.
— Вы прекрасная пианистка, фрейлейн, — похвалил Шмидт.
— Благодарю за комплимент, — ответила Эрна и спросила: — Вы любите Гете?
Профессор растерялся. Иоганн Вольфганг Гете, провозглашенный мистиком и даже противником национального объединения немцев, запрещен в Германии.
— Да, но…
— Здесь все можно, герр профессор, — поняла его состояние Эрна и, гордо откинув голову, начала читать из «Фауста»:
В гостиную вошла дородная фрау Эльза.
— Прошу, — пригласила она гостей и, подав руку Шмидту, повела его в соседнюю комнату, где на столе среди закусок высились бутылки с дорогим вином и набор маленьких тарелок.
Штайниц налил в рюмку французский коньяк «Наполеон», протянул ее профессору и предложил за него первый тост. В ответ Шмидт пожелал выпить за гостеприимную хозяйку фрау Эльзу и ее обворожительную дочь.
Постепенно комната наполнялась шумом. Гости, разбившись на группки, обсуждали события, явно волновавшие всех присутствующих. Со дня на день ожидалась война с русскими, и кое-кто даже называл время вторжения немецких войск на большевистскую территорию: вторая половина июня. Профессору претили разговоры о войне, и он, поблагодарив хозяев, стал прощаться.
— Курт! — позвала фрау Эльза и, когда в комнату вошел молодой человек с военной выправкой,
