«юнкерсы» опасались зенитных батарей с островов Хиума и Вормси. К этому времени при маневре более быстроходный «Патрон» далеко оторвался от тихоходных Т-289 и патрульного катера. Помочь он им все равно не мог, и Ефимов решил один идти на Сааремаа, чтобы поскорее доставить морским летчикам предназначенные для Берлина авиабомбы.
При выходе на Кассарский плес заметили в стороне черный столб дыма догорала нефтеналивная самоходная баржа, выбросившаяся при ударах немецких бомбардировщиков на отмель.
— Не дошла все же баржа с бензином до Сааремаа, — посочувствовал лейтенант Спорышев. — А бухта Трииги ведь совсем рядом…
В боевую рубку поднялся из машинного отделения потный и раскрасневшийся командир БЧ-5 инженер-лейтенант Ванюхин.
— Красотища у вас тут! — жадно вбирал он в легкие свежий морской воздух. А у нас в машинном — Сахара!
— Не много осталось, всего ничего, — показал Спорышев на штурманскую карту. — Отдохнем скоро…
— Слева по борту курсовой сто двадцать немецкие самолеты! — донесся голос вахтенного сигнальщика краснофлотца Харламова. — Шесть… нет, семь «Ю-88»…
— Отдохнули, — усмехнулся Ефимов. — Вот прилипли к нам! Не хотят отпускать.
В рубку ворвался взволнованный командир зенитных расчетов старшина 1-й статьи Шохин.
— Товарищ командир… патроны кончились, товарищ командир! Весь боекомплект израсходован. Стрелять нечем. Беда!..
Действительно, при таком интенсивном ведении огня никакого запаса патронов не хватит. Надо было чуточку поберечь их, но кто тогда подумал об этом, даже он, командир, не сделал этого. Зенитчики отражали атаки немецких бомбардировщиков, и это спасло тральщик. А сейчас без зенитного огня немецкие летчики обнаглеют и будут летать над самой палубой, пока не потопят корабль.
— Так уж ничего больше не осталось? — с надеждой спросил Ефимов.
— Ничего. Одни учебные, холостые патроны.
— Стрелять холостыми, старшина!
— Как это? — не понял Шохин. — Получится как в цирке, — нервно засмеялся он.
— Вот и устройте им сальто-мортале, так, кажется, циркачи свои трюки называют? — повысил голос Ефимов. — Разве немцы знают, какими патронами мы стреляем: боевыми или холостыми?
— Есть, товарищ командир, дошло! — осклабился Шохин и выскочил на палубу.
Ефимов повернулся к своему помощнику.
— Давай, пали из нашего главного калибра по «юнкерсам», — распорядился он.
— Как палить? — от удивления густые брови Спорышева полезли на лоб. — Наши же пушки не приспособлены для ведения огня по зенитным целям?!
— А ты немецким летчикам об этом скажи! — разозлился Ефимов. — А то они еще не знают!
— Понял, Михаил Павлович! — согласно закивал Спорышев и торопливо вышел из рубки.
Немецкие бомбардировщики построились в круг, и первый из них, ведущий, с резким снижением пошел с носа в атаку на «Патрон». Часто заухали корабельные пушки, затрещали зенитные пулеметы, но «юнкерс» не отвернул с курса атаки, пронесся над палубой, и тотчас четыре высоких султана пенистой воды выросли впереди тральщика. Рулевой старший краснофлотец Бойцов инстинктивно положил руль влево, стремясь обойти их стороной. А на «Патрон» уже падал второй бомбардировщик; за ним готовились к атаке третий и четвертый. Ведущий «юнкерс» к этому времени взмыл ввысь и пошел на второй заход, пристроившись в хвост замыкающему бомбардировщику.
— Начинается свистопляска, — произнес сквозь зубы Ефимов. — Внимательнее на руле! — предупредил он Боицова, хотя и знал, что тот словно прирос к штурвалу, готовый в любую секунду выполнить его команду.
— Есть внимательнее на руле! — повторил Бойцов. — Поиграем сейчас в кошки-мышки…
Он быстро и ловко вращал штурвал вправо или влево, уклоняясь от вырастающих перед форштевнем водяных смерчей.
Командир БЧ-5 инженер-лейтенант Ванюхин вместо того, чтобы спуститься в машинное отделение, как загипнотизированный глядел на немецкие бомбардировщики и беспрестанно вырастающие вокруг тральщика султаны вспененной воды. Взгляд невольно уперся в лежащие на палубе авиационные бомбы, только теперь он по-настоящему осознал, что их «Патрон» фактически превратился в пороховую бочку, для взрыва которой было достаточно не только прямого попадания, но и небольшого осколка бомбы, разорвавшейся на воде рядом с бортом.
И вдруг мгновенно свет погас в его глазах, уши заложило грохотом мощного взрыва. Резкая боль в правом плече свалила его с ног. Инстинктивно поднялся, увидел корчащегося на четвереньках рулевого. Неуправляемый тральщик начал скатываться в сторону, и командир «Патрона», тоже раненный, окровавленными кистями рук крутил штурвал, выправляя курс.
— У самого борта взорвалась бомба. Крупного калибра, — сказал он приходящему в себя Ванюхину. — Ладно хоть, что осколками наш груз не задело. А то бы… — он не договорил, закусил губы от боли.
Осколками бомбы были поражены почти все, кто находился на верхней палубе, мостике и боевой рубке. Убит наповал пулеметчик краснофлотец Мелехов, ему снесло полчерепа. Вахтенному сигнальщику краснофлотцу Харламову разворотило весь правый бок, изранен осколками и его командир старшина 2-й статьи Большаков; у носового орудия мучился от тяжелых ран лейтенант Спорышев.
— Пробоина по ватерлинии! — поступил доклад от боцмана.
— Заделать пробоину! — приказал Ефимов, чувствуя, как от потери крови у него начинает кружиться голова.
Наверх поднялись военфельдшер и два санитара, начали торопливо перевязывать раненых. Вахтенному сигнальщику Харламову перевязка уже не потребовалась, он скончался от смертельных ран. Ефимов хотел заменить рулевого, но Бойцов, скрипя от боли зубами, вцепился руками в штурвал и ни за что не хотел уходить из боевой рубки.
Немецкие бомбардировщики, сбросив весь запас бомб на тральщик, улетели в сторону эстонского берега. Израненный экипаж опасался нового налета, но «юнкерсы», к счастью, больше не появлялись. До бухты Трииги дошли благополучно, но какова же была досада, что кораблю не разрешили встать к стенке под разгрузку. На Трииги часто налетали немецкие бомбардировщики, и все суда в дневное время находились в бухте, где они могли своим маневром уклониться от прицельного бомбометания. И лишь с наступлением темноты «Патрону» разрешили подойти к причалу.
Тральщик давно ожидал командир авиабазы майор Георгиади. Он бросился навстречу сошедшему на пирс раненому командиру «Патрона», с жаром обнял его.
— Генацвале… дорогой, спасибо за авиабомбы, — говорил он с благодарностью. — В самое время доставили! Теперь наши балтийские летчики отправят их строго по назначению — в Берлин! Понимаешь, генацвале, в Берлин!..
Осложнение обстановки
27 августа летающая лодка Че-2 из эскадрильи капитана Усачева во время разведки погоды по маршруту обнаружила на траверзе Либавы фашистский транспорт очень большого водоизмещения. Его сопровождали два сторожевых корабля. Проследив их курс, Усачев определил, что транспорт шел в Ригу.
Вернувшись, Усачев доложил о замеченных гитлеровских кораблях Преображенскому. Полковник, в свою очередь, позвонил Охтинскому по телефону и сообщил о движении немецких судов.
— Евгений Николаевич, это же ваша цель, — сказал Охтинский.
— Цель действительно наша, — согласился Преображенский.
— Так ударьте по ней! Пустите транспорт на дно, — предложил Охтинский.
— Торпед у нас нет, Алексей Иванович.
