стенах города насчитывалось семь: Дозорная, Речная, Башня Синей Сойки, Толстуха Берта, разумеется — Горелая, и Башня Трех Ключей.
Седьмую башню звали Вавилонской. Хрен ее знает, почему.
Телли старался держаться рядом с рыжим странником, впрочем, без особой на то охоты, и без конца поглаживал и теребил распухшее ухо. Мысль о потерянном драконе не давала покоя. Уходить от ворот не хотелось.
— У, черт здоровый… — вслух посетовал он. — Чуть совсем не оторвал…
— Ты что хоть натворил-то, а? — спросил странник.
— А тебе чего? — окрысился Телли вместо ответа. — Может, думаешь, что если за меня отдал бутылку самогонки, так сразу меня и купил со всеми потрохами?
— Да нет, я…
— Клюв от воробья… Отстань!
Странник усмехнулся.
— А ты, я гляжу, с норовом.. А я ведь не спрашиваю, кто ты и откуда. Не спрашиваю даже, как тебя зовут, всего-то и спросил, за что попало… Ну-ка, покажи свое ухо. Хм, хрящ цел… Заживет до свадьбы.
Телли промолчал, лишь зашипел сквозь стиснутые зубы, когда холодноватые, неожиданно ловкие пальцы странника ощупывали ухо. Ему совсем не хотелось рассказывать, как с раннего утра он дразнил привратников. Между тем внимание его привлек кошель, висевший у странника на поясе и оказавшийся в этот момент совсем рядом; кошель был увесистый и явно не пустой (ну, а иначе на какие шиши он водку покупал?). Порыв был чисто рефлекторным — поворот, рука хватает кошелек, потом рывок и — ищи ветра в поле. Телли рванулся привычным движением и вдруг пребольно треснулся макушкой о посох, который пришелец предусмотрительно поставил на его пути.
— Уй-я!!!
— А вот этого приема тебе бы знать не надо — он гадкий… — задумчиво проговорил странник, взвешивая на ладони кошель. Засунул его под рубашку. — Воровством, стало быть, промышляешь. М-да… Дракошку своего ты тоже у кого-то спер, или как?
— Пошел ты… куда подальше, — огрызнулся тот, потирая ушибленный лоб. — Дурак рыжий. Я ж его с детства, я ж без него никуда! А они…
— Ну, ну, не кипятись. Маленько погодя, посмотрим, что и как, — он подмигнул. — Как думаешь, выдержат три мужика бутылку чертовой водки?
Телли нахмурился, не понимая, куда тот клонит.
— Дык если на троих, — пробормотал он. — Да еще по жаре…
Глаза его расширились.
— Вот и я так думаю, — подытожил странник. — А теперь давай-ка мы чуток пройдемся и подождем.
Спорить Телли не стал. Странник меж тем получил возможность рассмотреть его внимательней. Выглядел мальчуган лет на десять, был бос, одет в штаны и рваную рубаху неопределенного серого цвета, телом был худ, да и ростом не вышел. На узком востроносом лице его, из-под завесы нестриженой белесой челки блестели черные хитрющие глаза. Это сочетание глубокой черной радужки и светлых волос производило странное, почти пугающее впечатление, несколько смазанное, впрочем, оттопыренным багровым ухом и шишкой на лбу.
Поток телег меж тем пошел на убыль. Прохожих тоже поубавилось. Было видно, как то один стражник, то другой скрывались в караулке, возвращаясь оттуда с масляными глазками и одобрительной ухмылкой. Прошло еще совсем немного времени и вскоре у ворот остался лишь один Сорока, да и тот постепенно задремал на посту.
— Жди здесь, — бросил через плечо странник, — никуда не уходи. Как, говоришь, животину твою звать?
— Рик, — ответил тот и поднял взгляд на странника. Вытер нос рукавом, затем скривил губы и дунул на челку. Та подпрыгнула. — Он не пойдет с тобой.
— Посмотрим…
Странник миновал уснувшего на лавочке Сороку, заглянул в раскрытую дверь караулки и скрылся внутри. Когда через пару минут он вышел оттуда, следом за ним семенил злополучный дракошка. Прохожие таращили глаза, качали головой и спешно проходили мимо.
— Упились, — сообщил рыжий парень Телли, как нечто, само собой разумеющееся, и махнул рукой. — До капли выжрали, чтоб им. Хоть бы один глоток оставили… На, забирай свою зверюгу.
Дракончик подбежал к хозяину, плюхнулся на спину и заегозил, ласкаясь; он присвистывал, жмурил глаза и вообще выглядел довольным выше всякой меры, будто бы и не было всей этой недавней суеты вокруг него. Телли присел и почесал ему живот.
— У, змей… Набегался, дурак, — поднял взгляд на странника. — Ты, Рик, этого дядьку бойся, а то, неровен час, как трахнет костылем!
— Ладно, — усмехнулся странник. — Пойду я. В другой раз смотри, не попадайся, а то водки у меня больше нет.
Он повернулся и исчез в людской толпе.
Лисс (а точнее — Лиссбург, как его называли местные жители) был невелик, но здорово растянут вдоль реки. Река, само собою, называлась Лисса.* О том, чтоб обойти весь город, странник и не помышлял, но даже беглый взгляд мог рассказать о многом. Лисс жил торговлей, в основном, морской, но только несколько необычной. До моря отсюда было далековато, но корабли шли по реке вверх по течению, а там, где русло становилось слишком мелководным для груженых барж, и был некогда заложен этот город. Каждый год накануне зимы крестьяне спешили запастись соленой рыбой, пока ее еще везли по реке — путь по воде обходился дешевле и выгода для всех была немалой. Город богател, торговля процветала и лишь недавняя война подорвала былые отношения — погорели склады от баловства османов с греческим огнем, порушились дома, и хоть, как говорилось выше, взять сей город турки не смогли, перед осадой местные дельцы заблаговременно и спешно вывезли из города семью и капитал.
Былая слава возвращаться к Лиссу явно не спешила.
Место для города, чего и говорить, когда-то было выбрано красивое, но сейчас, полуразрушенный, он странным образом напоминал какую-то игрушку. Будто шел когда-то вдоль реки могучий великан-волшебник и остановился отдохнуть на берегу, на этих трех холмах. Достал платок пот утереть, а городок возьми, да с платком из кармана и выпади. Не заметил волшебник, дальше пошел, а город так и остался здесь лежать, чуть кривовато, как упал, да вот дома еще кое-какие от паденья порушились. Здесь были три большие пивоварни, пять рыбокоптилен, бондарка (ну, а как же без нее!), собственная сукновальня, стеклодувный цех, уйма постоялых дворов, трактиров с выпивкой и девками и всякое другое прочее, что можно отыскать в портовом городе. Дома по большей части здесь стояли каменные. А выше по реке и на ручьях расположились мельницы, запруды, лесопилки, все с войной пришедшее в негодность, но уже частично перестроенное заново.
Странник побродил по улицам, послушал бой часов возле собора (богатый магистрат мог позволить себе часы с механическим боем), выпил пива в погребке, названия которого не стал запоминать, и наконец забрел на южную окраину, больше других пострадавшую от осады.
Здесь было малолюдно. Многие дома лежали в развалинах, а уцелевшие стояли, покосившись. Лавки все были заколочены или разграблены. Неподалеку находилась башня (не Горелая, другая) и ворота, но ворота горожане заложили камнем в три ряда во время штурма (для надежности, да и вообще), а разобрать покамест руки не дошли. И вот, как отсыхает ветка дерева, лишаясь соков от корней, так пересохли жизнь и суета без притока торговых обозов — путь здесь им был перекрыт. Зато зловредные османы попусту сломали об ворота три бревна и отступились, потеряв под южной башней три, а то и четыре десятка солдат. Все это страннику поведал в кабаке за кружкой пива разговорчивый парнишка из приезжих, который если и приврал, то самую малость, в чем странник мог теперь убедиться сам. Некоторое время он пробирался сквозь завалы из горелых бревен, битой черепицы, поломанных бочек и прочего хлама, пока не оказался на какой-то улочке, почти не тронутой осадой и обстрелом. Четыре двухэтажных дома справа и еще три слева — вот и все, что на ней уцелело. Здесь было темновато. Фасады верхних этажей у четырех крайних домов
