Мэтью Аллен прервал его:
— Джон, Джон, постойте. Марии здесь не было. Ваше желание столь сильно, что вы ее себе вообразили. Понимаете?
Джон обернулся безо всякой искорки понимания во взоре.
— Нет, не вообразил. Слишком уж все было по-настоящему. Да, по-настоящему. Что вы с ней сделали?
— Ничего мы с ней не сделали, — отрезал Стокдейл. — Ее здесь не было! — Он навис над Джоном, ухватив того за плечо. — Ее здесь не было. Слышишь? Слышишь?
— Не…
Стокдейл слегка встряхнул его.
— Ее здесь не было. Ее здесь не было. Слышишь?
— Я…
— Ты понял. Ты все понял.
— Отпусти.
— Ты все понял.
— Я понял.
Позже Стокдейл делился с Алленом:
— Это не насилие, а так, физическое воздействие. Просто чтобы собрать их внимание, доктор.
Дома Аллен налетел на малышку Абигайль и сгреб ее в охапку, делая вид, что хочет укусить ее в живот. Абигайль от восторга задрыгала ногами. Он опустил ее на пол.
— Уф, — выдохнул он. — Ты становишься тяжеловата для подобных игр. Итак, милые дамы, — обратился он к жене и дочерям, — я заказал для вас новые платья, как вы и просили. Они будут у нас завтра — как раз поспеют к свадьбе.
— Точно будут? — Ханна сглотнула, превозмогая боль в горле. — А что ты заказал?
— Уверен, вам понравится. Выбирала ваша мать, по журналам.
— Да, так и было, — подтвердила Элиза.
Ханна страстно надеялась, что платье будет правильного цвета, с сумеречным оттенком, исполненным дали и поэзии. Она вновь сглотнула. Горло болело. Скребущая сухость прокладывала себе путь все глубже, и приходилось сглатывать, чтобы ее смягчить. Кости налились тяжестью, взгляд тоже. Медленно покачнувшись, Ханна огляделась по сторонам. Похоже, она заболевает. И будет больна во время свадьбы. Стоило ей это понять, как она чихнула и застонала. В голове зазвенело.
Дора взглянула на нее неодобрительно:
— Надеюсь, ты не собираешься проболеть мою свадьбу. Лучше уйди к себе, Ханна. А то еще заразишь тут нас всех.
— А ведь Артур и Эмили тоже могли пожениться, и у них была бы такая же свадьба. Если прищуриться, очень на них похоже. По-моему, у него лоб совсем как у Артура.
— Церемония будет в желтой гостиной, — откликнулся Септимус.
— И тогда он стал бы нашим братом. Милый, любезный друг.
— Стал бы. Мог бы стать. Хватит сослагательного наклонения. Случается лишь осуществимое.
— Случается лишь осуществимое? Неужели?
— Иного не дано. А что не так?
— Порой я не в силах вынести, знаешь ли. Не в силах… вынести.
— Да, — Септимус умолк и, выждав, когда пройдет, растает этот пронзительный миг, мягко продолжил, следуя за ходом своей мысли. — Он был словно создан для нее, верно. И, по сути, поднял ее со смертного одра.
— Да, а теперь она выйдет за этого болтливого гардемарина. Это ль не было паденьем![17]
— Вспомнил Гамлета, да? Артур был чудесный. Едва ли наша сестра найдет другого такого. До сих пор ведь не нашла.
— Ты слишком уж рассудочен.
— Я слишком устал изображать из себя что-то еще.
Братья Теннисоны, не выпуская из рук бокалов с вином, поклонились вновь пришедшим гостям. Все это не прошло мимо внимания наблюдавшей за ними Ханны. Ей нездоровилось. В тесном новом платье слишком уж яркого голубого цвета, с ноющими коленями и локтями, она то и дело вытирала пот со лба и с верхней губы кружевным платком. А вокруг, жужжа, текла своим чередом свадьба. Ханна пристально глядела на Дору и Джеймса, что сидели за своим маленьким столиком с вином и пряным пирогом, принимая поздравления. Среди столпившихся вокруг них гостей они казались маленькими, одинокими, прикованными к месту, отрезанными от мира детьми. Ханне такое положение представлялось унизительным, особенно в свете того, насколько неуместно смотрелись на Доре локоны. Эти двое были словно вытеснены за пределы праздника. Все остальные знали свое дело и могли развлекаться от души. Быть может, все было бы иначе, если бы Дора и Джеймс выглядели хоть немного счастливее. Однако они не смеялись, не радовались. Говорили только тогда, когда к ним обращались. Не держались за руки. Ханна повернулась к Аннабелле, чтобы поделиться с ней этим наблюдением, но вместо подруги обнаружила рядом с собой дядю Освальда и его маленькую смуглую жену.
— Здравствуй, — сказал он ей. — Твой отец устроил чудесный праздник.
Ханна сглотнула и ответила:
— В самом деле. — Откуда-то издалека до нее доносился громкий смех отца — показной, деланный и ритмичный, нисколько не похожий на тот, что разносился по дому, когда отец на самом деле радовался.
— И такое тонкое вино, — продолжил Освальд, поднимая мерцающий бокал с мадерой. Должно быть, дело было в ее болезни, но Ханна не могла отвести взгляда от его колышущегося опалового блеска.
— Вы же знаете отца, — сказала она.
— Знаю. С расходами он не считается.
— Какое милое платье, — включилась в разговор миссис Аллен, протягивая руку и прикасаясь к хрустящему волану на Ханнином рукаве.
— Благодарю, — Ханна вновь вытерла лоб платком.
— Ты себя хорошо чувствуешь? — спросил Освальд.
— Не вполне.
— Что ж твой отец ничего мне не сказал? Я бы захватил микстуру.
— А, Аннабелла, вот ты где!
— Да, я тут.
— Дядюшка Освальд, позвольте представить вам мою подругу Аннабеллу. Аннабелла, это мои дядя и тетя.
— Очень приятно познакомиться, — сказала Аннабелла и сделала реверанс.
— Взаимно, — кивнул ей Освальд. Его жена едва заметно присела в реверансе, не переставая потягивать вино.
— Дядюшка, вы нам позволите вас оставить?
— Конечно.
Ханна и Аннабелла под руку удалились.
— Что-то мне совсем плохо, — сказала Ханна.
— Ты очень горячая.
— Солнце слишком яркое.
— Послушай, а он тут?
Ханна попыталась заглянуть в исполненное нетерпения лицо подруги, однако белое платье Аннабеллы буквально ослепило ее ярким, бьющим прямо в глаза светом. Она вновь вытерла лицо.
— Да. Ты еще не видела их с братом? Они же здесь на голову выше всех.
— И который из двух — он?
