— Ну как? — спросила она.
— Никак.
— Честно говоря, мне кажется, что ты можешь успокоиться на его счет. Вот интересно, все поэты такие грязные? Ты видела его уши?
— Я как-то не присматривалась к его ушам.
— Тебе повезло. Только задумайся!
— О, да. Кому охота замуж за такие уши?
Подобная непочтительность вообще была характерна для Аннабеллы и потому не слишком задела Ханну, хотя впоследствии Ханна не раз мысленно возвращалась к этому разговору. Красота Аннабеллы была лишь фасадом, за которым скрывалась барышня ехидная, непостоянная, да и вообще бог весть какая. «Нимфа или дриада? — попыталась она передразнить его линкольнширский акцент. — Нимфа или дриада?»
Похоронив свои чаяния, Ханна чувствовала внутри себя только пустоту да отголоски болезни. Лишь бы теперь ей хватило сил увериться, что она, Ханна, была всегда, а Теннисон — нет. А там и день подойдет к концу. Дни проходят, как и всё остальное. Она из последних сил болтала с гостями и даже протянула потную руку для поцелуя щеголеватому Томасу Ронсли, которому ее представил отец. Этот Томас делал какие-то механизмы или что-то в этом роде и заработал на них кучу денег. Лишь потом, в постели, оставшись наедине с собой, она плакала и плакала без конца.
— Шшшшшш!
Элиза подняла глаза от счетов:
— В чем дело?
— Тише! — Мэтью прижал к губам палец и поманил ее тем же пальцем из дверного проема за собой.
Элиза подула на свежую запись, подсушивая чернила, и вышла вслед за мужем. Она обнаружила его у стены в прихожей, он же, заприметив ее, двинулся дальше. Она со смехом поспешила вдогонку.
— Куда ты меня ведешь? — окликнула его она.
Он присел на корточки и скрылся из виду. Когда она зашла за угол, он выпрямился в полный рост, сделал пируэт и вновь ее поманил.
— Дурачок! — она последовала за ним, посмеиваясь над его танцем.
В доме никого не было, гости разошлись. Он водил ее по всему дому, пока она не запыхалась, и, наконец, остановился у двери собственного кабинета.
— Ну что, зайдем?
Он улыбался. Усы шаловливо топорщились.
— С удовольствием! — выдохнула она.
Он распахнул перед ней дверь, и она вошла. И тотчас же увидела, к чему он ее так долго вел.
— Что это?
— Ага, — откликнулся он. — Что же это такое, в самом деле?
Элиза взглянула на коробку, стоявшую на полу.
— Когда ее принесли, я подумала, что это один из свадебных подарков.
— И не угадала. Правда, красиво?
На столе стоял медный механизм с тремя изогнутыми ножками, стержнем и барабаном, снабженным ручкой и множеством спиц, от которых под прямым углом отходили более тонкие оси, увенчанные шарами разных цветов. Вокруг некоторых из этих шаров вились крохотные шарики, каждый на своей оси.
— Это называется оррерий [18].
— Небесные тела?
— Разумеется. А вон солнце, в самой середине.
— Красивая! Очень дорого стоила?
— Что за вульгарный вопрос! Иди сюда, дорогая, и поверни вот эту ручку.
— А не сломаю?
— Не бойся. Небеса в твоем полном распоряжении.
Он стоял позади нее, обхватив ее за талию, такую теплую после беготни по всему дому. Элиза взялась за рукоять и повернула. Механизм пришел в движение с дивной легкостью. Миры вращались слева направо, луны вальсировали вокруг них, и лишь огромный медный шар Солнца, в котором отражался свет лампы, был недвижим, словно идол.
— А это что за планета, у которой столько спутников?
— Юпитер.
— Какой ты умный!
— Ужасно. Просто невероятно, — и он поцеловал ее в шею.
День был ясен и упруг. В кронах деревьев шелестел ветерок. По синему небу ползло высокое белое облако. Тропа пахла выжженной пылью. До сих пор никто не наказал ее за грех, никто не впился когтями, не было даже стыда. Она лишь выполняла Его волю. И у нее было еще немало дел. В изгнании бесов настал решительный момент. Она закрыла глаза и приступила к молитве.
И услышала голос:
— Боишься взглянуть, да?
Открыв глаза, Мария увидела ту, кого ждала, — ведьму Клару. И возблагодарила Господа за то, что Он ее сюда прислал.
— Мне нечего бояться. Боишься ты. Повсюду ты зришь…
Клара хихикнула.
— А ты лгунья! — сказала она. — Я знаешь что могу с тобой сделать…
— Нет, не можешь. Я неуязвима, ибо…
— А вот и могу! Мало не покажется. Ты даже представить себе не можешь…
— Я одна, и к тому же в сумасшедшем доме. У меня нет ничего, кроме Его защиты. И что ты можешь со мной сделать? У тебя…
— Думаешь, это самое худшее? Думаешь, хуже ничего и быть не может?
— Я знаю, что может. Я это познала. Как и большинство из нас. Часами я…
— Но, как и всякая шлюха еврея Иисуса, спасена? — Клара вновь захихикала.
— Господь любит и тебя. Любовь Его безгранична. Больше этого мира. Этот мир так мал…
— В гробу я ее видала, эту его любовь!
— И все же она здесь. Даже если ты в гробу ее видала, она пребудет добра и лучезарна…
— Что ж ты мне ее не покажешь? А ну-ка, пойдем со мной! Я тебе сама кое-что покажу. Если выдержишь.
— Не думаю, что ты можешь показать мне что-то…
— Тогда пойдем посмотрим. Ну, давай!
И Клара пошла прочь, встряхивая волосами. Мария помедлила долю секунды и двинулась за ней. Уж если и Смерть не может ничего у нее отнять, то что там говорить о Кларе?
Клару нагнал Саймон — захотел знать, куда она идет. Он схватил ее за плечо, но она увильнула и повернулась к нему лицом.
— А куда вы… — начал он.
— Мы идем в такое место, куда тебе нельзя, — прошептала Клара.
— Нельзя… — промычал он.
— Да, нельзя!
Саймон и помыслить не мог о том, чтобы ее ослушаться. Он прижал к губам палец и отошел.
Клара привела Марию к воротам. Питер Уилкинс встрепенулся, поднялся со стула, сдвинул шляпу на затылок и выпустил их наружу.
Они тотчас же свернули с тропы. Клара перешагивала через куманику, над головой у нее мелькали полоски света. Все шло своим чередом. Лес тихонько почав кивал.
— Чуть подальше, — сказала Клара.
