Они довольно долго смотрели друг на друга. Он вздрогнул, потому что осенняя ночь была холодной, а он выбежал из дому без пиджака. Она тоже дрожала, крепко вцепившись в лямку ранца, висевшего на плече.
Он отвел взгляд, расстроенный трогательным видом маленькой бездомной скиталицы. Ну и упрямица же она, черт возьми. Что еще можно было сказать, чтобы убедить ее?
— София, я понимаю, что тебе не терпится поскорее уйти отсюда, — сказал он. — Но ближайший постоялый двор находится примерно в трех милях отсюда, хотя я полагаю, что ты это уже знаешь, потому что именно этим путем прибыла сюда. Почтово-пассажирский дилижанс проходит там только раз в день, но его ты уже пропустила. Если хочешь, я сам отвезу тебя туда завтра утром и, повторяю, куплю обратный билет до Лондона. Но я просто не могу допустить, чтобы молодая женщина бродила ночью одна по сельским дорогам. Вернись в дом, где ты будешь в безопасности. Не упрямься. Я предлагаю сытный ужин и хорошую постель. Решай: либо да, либо нет.
— Постель?
— Нет, не беспокойся… ты не так меня поняла, — торопливо внес он поправку. — Я хотел сказать, что помещу тебя в спальне, дверь которой надежно запирается. Может быть, тебе будет спокойнее, если положишь под подушку один из моих пистолетов?
— Это было бы весьма кстати.
Она продолжала стоять на месте, пытливо вглядываясь в него.
— Почему ты беспокоишься обо мне?
— Ты не теряешь присутствия духа. Меня это восхищает. И мне кажется… я сыт по горло своим одиночеством, — признался он, опустив голову. — Идем, — сказал он мгновение спустя. — Иначе ты простудишься, а я умру от голода.
— Я тоже, — сказала она и направилась к нему, но Гейбриел заметил, что она хромает.
— Позволь помочь тебе, — сказал он, за несколько шагов преодолев разделявшую их дистанцию.
Настороженно глядя на него, она попятилась.
— Я не кусаюсь, — пробормотал он. — Обопрись на меня.
Она взглянула на протянутую руку, и ее глаза загадочно блеснули.
— Спасибо, — сказала она, взяв его за руку. — Я не забуду этого, Гейбриел, — прошептала она следуя за ним по каменистой дорожке.
— Я тоже буду помнить, уж поверь.
Она рассмеялась и покрепче ухватилась за его плечо. И они вместе вернулись в дом.
В фермерском доме было темно и пусто. Миссис Мосс уже ушла в свой коттедж. Гейбриел запер входную дверь, и София последовала за ним в слабо освещенную теплую кухню, где под котелком с куриным рагу в очаге все еще теплился огонек.
— Присаживайся, пожалуйста. Устраивайся поудобнее, — сказал он, жестом указывая на стол. — А я обслужу.
Взяв полотенце, он обернул им руку, чтобы не обжечься, и, приподняв горячую крышку, заглянул в котелок.
— Выглядит хорошо, — сказал он, улыбнувшись ей через плечо. — А пахнет еще лучше. Есть хочешь?
— Умираю с голоду, — с улыбкой призналась она.
— Я тоже. — Сняв крышку, он потянулся за разливательной ложкой, которая висела на крючке, вколоченном в толстую деревянную каминную доску.
Она с удивлением наблюдала, как он помешивает рагу.
— Судя по всему, ты человек работящий. — Когда он скромно пожал плечами, она приподняла брови. — Может, ты и еду готовить умеешь?
— Только самую простую. Армейская жизнь учит человека быть самодостаточным.
Вспомнив, с какими мучениями она выполняла сегодня обычную домашнюю работу, София потупила взор и поморщилась.
— Давай-ка я помогу хотя бы накрыть на стол.
— Это вовсе не обязательно.
— Нет уж позволь, прошу тебя.
— Ну что ж, это будет справедливо, — кивнул он. — Спасибо.
— Ужинать будем в столовой?
— Обычно я ем здесь, — сказал он, взглянув на старый кухонный стол.
— Ладно, — согласилась София.
Пока он возился с едой, она прошлась по кухне, отыскала нужную посуду, ножи и вилки и тщательно накрыла стол. Она представила себе, как Гейбриел каждый вечер ужинает здесь в полном одиночестве, и ей захотелось прикоснуться к нему — просто для того, чтобы он почувствовал, что не один. Дело в том, что чаще всего она тоже ела одна, несмотря на присутствие целой армии безмолвных слуг с каменными лицами в ее великолепном банкетном зале.
Может быть, в эту темную ночь им обоим отчаянно требовалось простое человеческое общение.
— Теперь, кажется, все готово, — сказал Гейбриел и, как положено джентльмену, отодвинул для нее стул, — Гм-м, кажется, чего-то не хватает, — пробормотал он и, подойдя к застекленному шкафчику, достал с верхней полки бутылку вина.
Налив вино в бокалы, он наконец уселся напротив, взял свой бокал и приветственно поднял, словно произнося тост в ее честь.
Она улыбнулась и чуточку покраснела. Ей почему-то казалось, что в этом безмолвном тосте закаленного в боях солдата больше искренности, чем в цветистом красноречии сотни льстивых придворных.
Она подняла свой бокал, легонько прикоснулась им к его бокалу и прошептала:
— Благодарю.
— Это тебе спасибо, — сказал он в ответ.
— За что? За то, что накрыла стол?
— За то, что даешь одному болвану еще один шанс.
Она фыркнула, услышав столь самоуничижительную оценку.
— Твое здоровье.
Он усмехнулся, отхлебнул глоток белого вина и начал есть.
София с бокалом в руке ждала, пока он попробует рагу первым. С тех пор как отравили отца, ее мать, королева Теодора, приказала ей и всем ее братьям заставлять специальных королевских дегустаторов пробовать каждое блюдо, которое подают им на стол. И теперь София, даже не думая об этом, ждала, наблюдая за ним.
— Что же ты не ешь? — спросил Гейбриел, заметив, что она медлит. — Мне показалось, будто ты говорила, что голодна.
Она удивленно поморгала глазами, только сейчас заметив, что по привычке ждет, когда он отведает блюда. Она чуть не расхохоталась над собой, но вовремя остановилась, одарила его теплой улыбкой и принялась за еду. В конце концов кому придет в голову травить бедную цыганочку?
— Очень вкусно, — заметил Гейбриел, с аппетитом поглощая рагу.
София смотрела на него, радуясь тому, что ему нравится пища, которую она помогала готовить. Она еще никогда ни для кого не готовила еду. Наблюдая за ним, она вдруг подумала, что роль наследной принцессы в большей степени, чем она сознавала, изолирует ее от простых радостей жизни.
Сочувствие к нему отбило у нее охоту задавать вопросы о его военной карьере, на которые ей хотелось получить ответы с тех пор, как она заглянула в его дорожный сундук. Он сам сказал ей, что, если она вернется, он позволит ей спрашивать все, что захочет, но сейчас ей было хорошо просто ужинать с ним в дружеском молчании.
Она даже не заметила, что то и дело посматривает на него, пока он сам не сказал ей об этом.
— София, — медленно произнес он, — тебе кто-нибудь говорил, что ты слишком худая?
— Вовсе нет.
