— Пусть приходят, — спокойно ответил Дыбин. — Чай, я был в форме пехотного шляхетского корпуса, с красными погонами.
И Дыбин начал рассказывать о своих ночных похождениях, удивляясь главным образом жестокости лавочницы Мины и ее домашних, которые с ножами в руках защищали свое добро.
— Лезли на нас, — говорил он, смеясь, — как бешеные, словно мы шведы, напавшие на Кронштадт, а не честные кадеты.
— А ты ешь, — посоветовал ему Чекин, — а то пока будешь рассказывать, мы всю ветчину слопаем.
— Ничего, — отвечал Дыбин. — Мне важна охота. Ешьте! Люблю я, братцы, такую закрутку, — продолжал он мечтательно. — Аж сердце горит!
— А если бы ты наверное знал, что тебе никто не помешает, пошел бы на такое дело, как сегодня? — спросил Вася из темноты.
— Что я, вор, что ли? — с презрением ответил Дыбин. — Кто это говорит? — И, вглядевшись в Головнина и узнав его, он на секунду замолчал, потом добавил: — Это ты, Головнин? Вижу я, ты меня не так определяешь. Мы с тобой враги. Драться будем на кулаках. Отчего не ешь ветчины? Брезгаешь?
— Брезгаю, — ответил Вася.
— Ну, жди, скоро хлестаться будем, всерьез. Я шуток не люблю.
Наступила тишина. Печка потухла. Исчез последний огонь, озарявший лица детей. И Васе стало немного страшно от жестоких слов Дыбина.
Вдруг кто-то взял Васю в полной темноте за руку и крепко пожал ее.
— Кто это? — спросил Вася.
— Я, Петя Рикорд, — ответил тихий голос.
— Ах, и ты тут? — спросил Вася. — Тебя я не видел.
— Хочешь, я умру за тебя? — спросил Петя шепотом.— Мне это ничего не стоят.
Вася засмеялся. Ему смешны были эти слова смирного мальчика, которого он совсем не видел в темноте, но странно: всякий страх вдруг покинул его сердце.
Глава девятнадцатая
ИНСПЕКТОР КОРПУСНЫХ КЛАССОВ
Старый аборнитор и математик Николай Гаврилович Курганов исполнил свое обещание — взять с собой Васю в гости к инспектору. Однажды после классов, поманив его к себе, он сказал:
— Тебя величают недаром зейманом. Собирайся!.. Пойдем к Василию Николаевичу. Он зовет тебя в гости. И Прохор Игнатьевич там будет. Чувствуй, то большая честь!
— Чувствую, Николай Гаврилович, — ответил Вася. И впрямь, то была честь для столь молодого кадета. Инспектор корпусных классов Василий Николаевич Никитин был необыкновенный для своего времени человек, так же как друг его и помощник Прохор Игнатьевич Суворов. Оба были математики и составители учебника геометрии для корпуса, и оба лишь из любви к прекрасному перевели на русский язык «Стихии» Эвклида. То были не только ученые русские люди, но и наставники корпусной молодежи, часто собиравшейся у них.
К домику Николая Васильевича Никитина Вася приближался с некоторым страхом.
В окнах домика светился бледный огонек. Снаружи домик казался небольшим и даже бедным. Но как хорошо и уютно было внутри его после неуютных и огромных залов дворца!
В комнате за круглым столом, накрытым белой скатертью, сидело несколько человек. Тут Вася увидел и других кадетов, из старших, гардемаринских классов, известных всему корпусу зейманов, и самого хозяина, и Прохора Игнатьевича Суворова.
У стены, за маленькими клавесинами, сидела хозяйка дома в строгом, темном, несколько странном платье незнакомого покроя, но сама нисколько не строгая, наоборот, веселая и очень молодая. Она только что пела под собственный аккомпанемент, а теперь пробегала проворной рукой по клавишам инструмента, извлекая ив него тихие, слегка дрожащие звуки.
Молодежь непринужденно разговаривала, и Васю приняли дружелюбно.
— Знаю тебя, — сказал Василий Николаевич. — Мне о тебе Николай Гаврилович много говорил. И сам знаю. Садись, будешь у меня гостем.
Вася сел в круг остальных кадетов, тесно сидевших за столом. Незадолго до его прихода здесь говорили о войне со шведами. Молодежь была оживлена, глаза у многих блестели. Хозяйка опять играла на клавесинах, и беседы велись самые разнообразные — научные, политические и даже богословские.
А под конец разговор зашел о случае, взволновавшем всех сидевших за столом.
Какой-то дворянин, офицер одного гвардейского полка, стоявшего в Петербурге, узнав, что его дворовый, бежавший от беспрерывных истязаний, укрывается в Кронштадте, где работает в эллингах, нагрянул в Кронштадт, схватил беглеца и на площади, перед зданием корпуса, до смерти избил его палкой.
Все возмущались столь откровенным и жестоким проявлением крепостнических прав. Никитин сказал:
— Состояние крепостного народа у нас пренесносное. Простолюдин — это просто раб, животное, а не человек.
— Это так, Василий Николаевич, — отозвался Суворов.— Как много даров ума и сердца таится в наших простолюдинах, коих таланты мы, дворяне, зарываем в землю, а самих носителей оных убиваем палкой. В каком величии предстанет народ наш перед всем миром, когда получит знания и свободу!
— Есть такие самородки среди них, аки звезды, — сказал Курганов. — Я много таких видел. А гибнут ни за что. О сем зело печалиться всем нам нужно.
— Отчего же это? — несмело спросил Вася, вспомнив тут же, что однажды ему уже пришлось задать подобный вопрос дядюшке Максиму.
— Отчего? — переспросил Василий Николаевич. — Оттого, что у нас нет равенства среди людей. Оттого, что у нас одни человек может владеть другим, как вещью, считать его существом ниже себя. Вот и ты поедешь когда-нибудь по всему свету, увидишь, где и как живут люди. Зри остро и думай над тем, что узришь. Там тоже много несправедливости, и в иных странах не лучше нашего, но есть страны, где неправде люди препятствуют и тверды в предприятиях своих.
— Ну, тоже иной раз вроде нашего: соберутся, вот как мы, поговорят, а потом пьют водку или что там полагается,— с грубоватой шутливостью заметил Курганов. — Кстати, хозяюшка, у вас за ужином водка будет?
— Будет, — смеясь, отвечала хозяйка.
Сначала начинают с разговоров и с чары вина, а потом переходят и к акции, — заметил Никитин. — Во Франции народ зело беспокойный стал.
— Это так, — сказал Курганов, — а все ж таки не мешало бы узнать, кто сей давешний дворянин- палколюбец.
— Для чего? — спросила хозяйка.
— Можно было бы при оказии поведать его однополчанам.
Василий Николаевич засмеялся и махнул рукой:
— Для сего нужно особое благоприятство обстоятельств.
— Среди гвардейского офицерства попадаются люди думающие, — сказал Суворов.
— Это так, — заметил задумчиво хозяин и умолк.
— А ведомо ли вам? — оживился Курганов. — Запамятовал вам рассказать... Командир брига «Пантелеймон», пришедшего из эскадры адмирала Чичагова, сказывал мне за тайну, что в близкое время
