выпустит и месива даст. Там поросенок визг начинает поднимать — тоже надо месива вынести, а то всю душу изведет. И она идет во двор, выпускает кур, проверяет, все ли в порядке по хозяйству. Проверит все — и постоит еще чуток, осмотрится: какая погода будет, что там день обещает. Растут по углам двора четыре тополя, серебром блестит их листва в утреннем свете, гомонят в ветках птицы — и засмотрится она на эти тополя, посаженные отцом, когда ей года три или четыре было, по свету и трепету их листвы еще раз прикинет погоду. Привычка. Может, ничего и не связано у нее в этот день с дождем или солнцем — а такая уж привычка крестьянская. Старые люди — так те, бывало, весь год помнили, на какой зимний праздник какой снег и какие облака были и, стало быть, что за погода в определенные летние дни будет. Теперь, конечно, редкий человек в деревне знает и помнит все эти приметы — да и на что они людям: это раньше каждый был хлеборобом, каждый на себя полагался, а теперь отошел народ от земли, отвык... Затопит печку — корову доить идет. Летом, когда погода, корову в сарае не держит, у плетня привязывает. Поговорит вслух с коровой, в другой раз отругает, когда та выходится, что вымени не отмоешь, быстро подоит — и теперь идет старших дочерей будить; самой на базу пора — колхозных доить.

И так изо дня в день, из года в год.

На детей ей было б грех обижаться. Росли послушными, работы не боялись, палку какую, клок сена — все ко двору несли.

 

...А что поуехали дочери одна за другой — так ей винить их за это нельзя было: такая жизнь сложилась. И у кого они тут задержались, дети? И кто из матерей и отцов захотел, чтоб их сын оставался волам хвосты крутить, а дочь — с весны до зимы на бураке пропадать, и все за сто граммов на трудодень? Вот и ее дочери одна за другой поуехали, замуж повыходили. Тоже не сразу медом жизнь и у них была, мало ли она им посылок поотправила... Конечно, разве не хотелось бы ей, чтоб они жили все рядом, чтоб каждому можно было и словом и делом в любое время помочь, чтоб тех же внучат и внучек не только раз в год на коленях подержать!.. Она и говорит: переменилась жизнь. То, как жили они до войны, когда у них, у молодых, и думок не было разбегаться из деревни кто куда, — та жизнь ушла-уплыла, и ей возврата нет. И все заметно уплывает: и былые порядки, и обычаи, и праздники, и песни... А нового в их деревнях не шибко прибавило. Да и от кого оно прибудет, когда каждый чуть-чуть смышленый сразу же после семилетки старается уехать.

 

И ее Колюшка тоже после седьмого класса хотел уехать. Тут в школе Колюшка хорошо учился, и она сама хотела, чтоб он поступил в городе в какую-нибудь школу. Дочери в свое время и разговора об учебе не вели: не было у матери мо?чи содержать их, ну а последнего сына она сумела б обеспечить, да и в колхозе стали кое-что платить.

А у сына, оказалось, своя думка была: стать летчиком. В спецшколу решил поступить. Она не раз видела в городе ребят из этой школы: в красивой летчицкой форме, подтянутые.

Подал сын документы в. эту школу... да сорвалось у него.

Невеселым вернулся тогда из города ее Колюшка. Зашел в хату и молча лег на кровать. Мишка тоже, бывало, так: случится что на работе — придет, ляжет и молчит. И не любил, когда она его начинала расспрашивать. Покурит, отойдет и тогда сам выложит, что там у него стряслось. Так и Колюшка. Полежал, потом разделся до пояса и попросил полить ему. Он умывался, а она смотрела на него и думала: неладно, видать, вышло у тебя там, если молчишь.

— Мандатную комиссию не прошел, — сказал он ей.

— А что это за комиссия такая? — Она не знала тогда, что это такое.

— Ну, проверяют там, кто у тебя родители и вообще.

— И что ж? — Она уже поняла.

— Документы назад вернули. Из-за отца.

— Но ты ж писал, что отец пропал без вести. Мы ж сами ничего не знаем про него.

— А им какое дело, знаем мы или нет!..

 

Так и остался Колюшка дома. Ни в десятилетку, как она советовала ему, не захотел поступать, ни в какую другую школу или техникум.

Будто что-то надломилось тогда в нем. Стал молчаливым, все больше читал или брал удочки и по целым дням пропадал на речке. Потом в прицепщики на трактор пошел.

Один раз вечером стал расспрашивать ее об отце.

— Я же тебе сколько раз рассказывала, — было отмахнулась она.

— Да я не о том, — серьезно сказал ей четырнадцатилетний сын. — Я хочу знать, что он за человек был...

Что за человек был его отец?..

Разве она мало рассказывала детям о нем? Тому же Колюшке: и как кроликов его отец около кузни водил, и как молодых жеребцов брался объезжать, и как любил саком в омутах под корягами сомов ловить, и как радовался, когда она родила ему сына... И она смотрела на Колюшку. Худенький, темноглазый, на губе темный пушок пробивался. Похож на отца. А и не такой, как Мишка. Тот — удалой был, порой даже бесшабашный. А Колюшка серьезный, и лоб у него будет повыше и покрасивей, чем у отца. Вот и вырос он, и уже ему самому жизнь подножку подставила. Не за себя — так за отца. И он хочет теперь разобраться, спрашивает ее, что за человек был его отец. Милый ты мой, думала она, много тебе еще придется разбираться, если у тебя голова к этому способна. Только смотри, не понасобирал бы ты шишек. Вот уж воистину: малые дети не дают спать, а большие и подавно. Хоть и говорят, что дети — что? тесто: как замесил, так и выросли, а попробуй теперь сама разберись в своих детях, хотя бы вот в сыне. Разве только одна она, мать, месила это тесто? Он вот спрашивает, какой человек отец был, и она понимает, что? хочет знать ее Колюшка, а как лучше рассказать ему — и не знает.

Много раз возникал у них с сыном такой разговор. Колюшка все еще надеялся, что отец, может быть, жив и живет в какой-нибудь стране. Он читал, что многие наши пленные убегали из Германии и судьба заносила их в самые разные страны: еще и теперь некоторые возвращались домой. Он и хотел понять, мог ли его отец, если он и в самом деле попал в плен и ему удалось убежать и остаться в живых, — мог ли он жить в какой-нибудь стране и не хотеть вернуться назад?

Что она могла ответить ему?

 

А потом...

За год до того, как ее ушибла колхозная корова, Варвару вызвали в военкомат. Сына дома не было. Колюшка уже работал трактористом, был всю зиму на ремонте и домой приходил только по выходным. А тут была как раз оттепель, распутица — и она совсем не ждала его. Поехала в район одна.

Девушка, посмотрев повестку, указала Варваре тот самый кабинет, где она когда-то разговаривала с комиссаром. Теперь тут сидел незнакомый ей пожилой майор. Вызвал он ее по делу мужа.

Ее еще дома пугала мысль: вдруг опять о нем, о Мишке? Но зачем — ведь столько лет прошло. Подкрадывалось и давнее, во что сама уже не верила: а вдруг жив? Что тогда? «Что? — вслух спрашивала она себя. — А ничего! Жив так жив. Значит, будешь и ты жить с мужем». И боялась даже представить возможную их встречу: почти двадцать лет! Какой он теперь?..

...А майор сообщил ей, что муж ее действительно попал из-за ранения в плен, но по пути в Германию сбежал и до прихода наших скрывался от немцев на оккупированной Украине.

Там же, когда по освобождении Украины он явился к своим, был арестован и отправлен в один из сибирских лагерей, где через несколько лет после войны и умер. И это было все.

— Так что никакой вины за вашим мужем не было, — счел нужным уточнить майор. — И, конечно, жаль, что так вот все получилось у вас тут тогда, в войну. Но вы и сами теперь понимаете: такое уж время было...

Пока она была в военкомате, пока шла по районному городку к шляху — ни одной слезинки не выронила. Сухими были ее глаза. А на душе — и горько, и обидно, и пусто. Ну, кому теперь сказать хоть слово, кому пожаловаться? Да и какой толк!.. Ни муж ее, ни она ни в чем не виноваты — а кому теперь что скажешь, да и какой толк... И  н и к т о, получалось, н и к т о  н и  в  ч е м  н е  в и н о в а т!.. «Такое было время», — сказал ей этот майор в военкомате. Будто время не люди делают! Горько и обидно, и одиноко ей было,

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату