Лев Львович не дожил до победы – 14 марта 1944 он погиб у села Давыдковцы Хмельницкой области. Погиб от взрывной волны подбитого им стервятника. Сейчас на том месте, где упал самолет замечательного воздушного бойца, установлен обелиск. У памятника бывает сын героя – военный летчик первого класса Лев Львович Шестаков.
Перед моими глазами его отец и сейчас стоит как живой – русоволосый, среднего роста, широкоплечий, стройный, подтянутый, с энергичными, но экономными движениями рук, хорошо поставленным голосом. При редких встречах с ним мы, молодые, вытягивались в струнку, а в свободное время только и говорили о нем и его людях. Впрочем, о них говорил весь гарнизон. Такова сила, таково воздействие на умы и сердца подлинного мужества, истинного героизма.
После встреч с шестаковцами, после их рассказов о боевых делах мы снова стали требовать отправить нас на фронт. Дело идет к тому, что уже некоторым пахнет гауптвахтой. Но до этого не доходит, самые энергичные и настойчивые направлены на курсы командиров звеньев, организованные прямо при запасном полку. Я тоже попал туда.
Начальник курсов старший лейтенант А. Туманцев сказал нам:
– Кто такой командир звена? Это прежде всего мастер своего дела. В бою некогда учить подчиненных словом, там надо учить личным примером. Отлично летать, стрелять – вот чему вы будете учиться у нас.
Это было именно то, к чему мы стремились.
Июль, август, сентябрь 1942 года – последний этап нашей учебы. Не все понимали, что столь длительная подготовка вызывалась необходимостью сохранить и воспитать кадры молодых летчиков для будущих решающих ожесточенных боев. Порой казалось, о нашем существовании просто забывали.
Но мы многого не знали и знать не могли.
В октябре на И-16 прилетел военный комиссар ВВС Закавказского фронта полковой комиссар П. Яковенко.
Собрав весь личный состав полка, он рассказал нам о нависшей, после Новороссийска, опасности над Туапсе, о героической борьбе 18-й армии во главе с генерал-майором А. А. Гречко, членом Военного совета бригадным комиссаром П. В. Кузьминым, начальником политотдела Л. И. Брежневым. От Яковенко мы узнали, что политотдел 18-й армии провел большую работу по мобилизации партийного и комсомольского актива Туапсе на защиту родного города. Прорыв немцев к Туапсе грозил чрезвычайно тяжелыми последствиями – он открывал врагу перспективу дальнейшего удара вдоль Черноморского побережья и проникновения в Закавказье. В связи с этим, объяснил Яковенко, Ставка принимает экстренные меры по укреплению подступов к Туапсе. В том числе, сказал он далее, решено усилить авиацию на туапсинском направлении. Для этого потребуются молодые, хорошо подготовленные летчики…
Наконец-то, кажется, пробил и наш час! «Кажется» – потому, что опыт длительного томления в ожидании отправки на фронт научил нас: скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается.
Утешало лишь то, что мы сможем перейти в настоящий боевой полк.
Полк этот оказался на одном с нами аэродроме – маршевый 164-й истребительный. Десять человек – Николай Кузнецов, Николай Аверкин, Алексей Липатов, Владимир Петровский, Лев Шиманчик, Сергей Лаптев, Александр Девкин, Сергей Шахбазян, Анатолий Мартынов и я были теми счастливчиками, которые пополнили ряды успевшего изрядно повоевать полка. Его боевой путь начался в Прибалтике, в первые дни войны, потом он сражался на харьковском направлении в составе ВВС 38-й армии. И вот теперь небольшая передышка, доукомплектование и снова – на фронт. Теперь уже вместе с нами. Долго же ожидали мы тебя, маршевый 164-й!
С нами, молодыми, познакомились командир полка майор А. Д. Мелентьев, военком – батальонный комиссар И. И. Егоров, заместитель командира полка майор В. В. Ермилов, начальник штаба майор Г. А. Горнов.
Мы на них смотрели с восторгом – бывалые фронтовики, люди, заслуживающие уважения.
Пройдет время – будем еще больше восторгаться Мелентьевым, оставит свой след в наших сердцах Егоров, но мы разочаруемся в Ермилове, невзлюбим Горнова. Война есть война, в ней вся суть человеческая проявляется без какой бы то ни было ретуши.
Сразу всем по душе пришелся заместитель Горнова майор Георгий Бравиков. Ему было за сорок. Он не выделялся своей внешностью, однако к нему почему-то все тянулись с первой встречи. Он жил как-то легко и просто, открыто для всех. Не было у него своей, потаенной жизни. Все на людях, весь – для них. Особенно нравились его шутки. Где ни появится – там вспыхивает смех. А между тем было у него большое личное горе – без вести пропала семья. Он переживал это, но виду не показывал: знал, война многим принесла беду.
Я попал во 2-ю эскадрилью, которой командовал майор Я. И, Микитченко. Яков Иванович был единственным в полку закончившим до войны авиационный факультет академии имени Фрунзе. Он обладал отличной теоретической подготовкой. Всем нам – Толе Мартынову, Сергею Шахбазяну, Сергею Лаптеву, Саше Девкину и мне, попавшим к нему в подчинение, очень повезло.
Мы с Мартыновым составляли звено, которым командовал лейтенант Владимир Евтодиенко.
Юность хороша еще тем, что иной раз сводит нас с людьми, которые светят потом тебе маяком всю жизнь. Я благодарен своей юности за то, что она свела меня с Евтодиенко. Уроженец местечка Томашполь, Винницкой области, коммунист, он вначале был командиром звена в 25-м запасном авиационном полку, а с декабря 1942 года уже вместе с нами участвовал в боях в составе 164-го полка 5-й воздушной армии.
Очень интересным человеком был в полку и командир 1-й эскадрильи капитан Михаил Дмитриев, родом из Ивановской области; он тоже сражался с первых дней войны. Был награжден тремя орденами Красного Знамени.
Мне лично Дмитриев нравился тем, что в интересах дела смело шел на ломку отживших летных традиций. Так, он, а за ним и я были единственными в полку, кто летал с закрытыми фонарями. Это улучшало аэродинамические качества самолета, повышало его скорость. Все остальные, привыкшие летать на бесфонарном УТИ-4, так и не могли заставить себя закрывать кабину ЛаГГ-3. Правда, тут был один секрет; то и дело нарушалась герметика винтов, козырек забрызгивался маслом, нередко приходилось высовываться из кабины, чтобы вести наблюдение за воздухом при взлете и посадке. Надо было следить за винтами на земле, а для этого не у всех хватало терпения. Дмитриев и я не считались с этим. Возможно потому, что оба оказались хорошими знатоками техники, не боялись черновой работы, когда требовалось – с удовольствием хлопотали у машин. Этому вначале немало удивлялись техник звена Николай Тонкоглаз и мой механик Петр Мартюшев. Но потом привыкли и вместе с нами дружно, быстро обслуживали машины.
