– Много ли за роботу возьмите?
– Сами знаете, сколько положите.
– По пятерке на человека будет ли вам?
Мы обрадели и спрашивам:
– Кака будем отцель выбираччя-то домой-то?
(Старухи спрашивают: «А чево вы ели-то у лешова? Он, ведь, не съест?» – «А чево? свежих пшенисников принесла, несъиманова молока преснова – вот только этим и покормили». – «Где», – говорит, – «это вот берет он?» – «Вот где берет. А вот, бабочки, не благословесь хлебеч ет да молочке-то оставляите, – он то и уносит». – «Ой, правда, правда!»).
Накормили нас. За крошки поймались и понес на ту жо дорогу. Вынес на дорогу и отпустил, а сам ушол. Пошли, табачкю закурили и песенку запели (денежки есь).
Раз – это дело было великим постом – я ходил за лыком, да и заблудился в лесу. Ходил, ходил, и уже наступила ночь, а выйти никак не могу. Услышал кто-то кричит: «Свети, светило!» Я подхожу и вижу: сидит на клепине леший и ковыряет лапоть. А когда луну закроет облоком, он и кричит:
– Свети, светило!
Я взял здоровую хворостину, подошел потихонькю. Когда он закричал «Свети, светило!», я взял, да и вытянул его по крыльцам. Как он соскочит, да и ходу, а сам кричит: «Не свети, не свети!» Он думает: месяц-то его и дернул.
Это не знаю, правда ли, нет ли?
Жили в одной деревне муж и жена, оба молодые. Баба перед жнивом родила перваго робеночка. Когда наступило жниво, стали они ходить жать на ниву, а нива была версты за три от деревни. Повесят робеночка над кустом, а сами жнут. Вот раз как-то на «пабеде» мужик с бабой расхлопотались. Мужик молчит и баба тоже. «Не пойду домой», – думает баба, – «пока ен жнет». Мужик жнет до вечера и баба с ним. Только стало стемнятце; мужик не стерпел и говорит:
– Ступай домой, пора обряжатце.
Она серп на плечо, да и покатила, а робеночка в зыбки и забыла. Мужик видел это, да подумал, што она нарошно оставила робенка.
– Ну, – говорит, – пущай, и я не возьму, сбегат из дому. Ен пожал, пожал, да как надо домой иттить, и ен пошел, не взял тоже робеночка.
Пришел домой. Баба убралась и ужинать собрала. Вот как стали они ужинать, баба сглянула на пустой очеп и скрикнула:
– Э, Господи! Да где же это робеночек?
– А где забыла, там и есть, – отвечает муж.
– Да я забыла, а ты што же?
– Нет, ты не забыла, а на зло оставила, хотела, штоб я принес. Да не бывать тебе большухой надо мной!
Баба взвыла и просит мужа итти вместе за им (вишь боитце – нива-то была за три версты от деревни).
– Нет, – говорит мужик, – Пущай до утра. Поутру придешь, и робеночек там, не надо и носить. Баба пошла одна – нешто мать оставит! Приходит она к нивы, а ставше нянька к этой зыбке с лес наровень, качает и приговаривает:
– Бай-бай, дитятко! Бай-бай, милое! Матушко забыло, а батюшко оставил! Бай-бай, дитятко! Бай-бай милое! Матушко забыло, а батюшко оставил!
Ну, как ей подойтить? Подошла эдак сторонкой и говорит:
– Куманек, кормилец! Отдай ты мне робеночка!
А ен отбежал, захлопал в ладоши и закричал:
– Ха-ха, ха-ха, ха-ха, ха! Шел, да шел, да кумушку нашел.
Гулко таково бежит по лесу, да все кричит:
– Ха-ха, ха-ха, ха-ха, ха! Шел, да шел, да кумушку нашел!
Вишь, любо ему стало, што кумыньком назвала.
Баба схватила робенка да опрометью из лесу.
У одного мужичка был сын, вот и не знает, кому его в ученье отдать; подумал, да отдал его дедушку лесовому в науку. У лесоваго было три дочки; вот он и говорит:
– Перва дочушка, истопи избушку калено-накалено. Она истопила, дед и бросил мальчика в печь – там он всяко вертелся. Дед вынул его из печки и спрашивает:
– Чего знаешь ли?
– Нет, ничего не знаю, – ответил мальчик.
– Другая дочушка, истопи избушку калено-накалено.
Она истопила, дед опять бросил мальчика в печь, тот всяко там перевертелся и веретенцем-то, опять вынул его и спрашивает:
– Ну, теперь научился ли чему?
– Ничего не знаю.
– Третья дочушка, истопи избушку калено-накалено.
Она истопила, дед опять бросил мальчика в печь, тот всяко там перевертелся и веретенцем-то, опять вынул его и спрашивает:
– Ну, теперь научился ли чему?
– Больше твоего знаю, дедушка, – ответил мальчик.
Ученье окончено, дед и заказал батьку, чтобы он приходил за сыном. Отец пришол, а дед ему и сказал:
– Приходи завтра.
А мальчик и говорит:
– Дедушко, я пойду, провожу тятьку.
А по дороге и наказывает:
– Вот, что, тятька, когда ты завтра придешь, то дед наведет двенадцать соплеватых парней, и все они будут вынимать платочки из левых карманов, а я выну из праваго кармана.
На завтра по приходе отца, дед вывел двенадцать соплеватых парней, и батько узнал сына по примете, сказанной заранее. Ну, делать нечего, пришлось лесовому отпустить парня из науки. Пошол батько с сыном домой, а на толчее сидит ворона и грает во все горло. Отец и говорит:
– Ты много теперь знаешь, так скажи мне, о чем ворна каркает?
– Ах, тятя, тятя, я бы тебе сказал, да ты осердишься.
– Ах ты, кормилец, я три года яичка не съедал – все берег тебя выкупить.
– Ну так слушай, тятя: ворона на своем языке каркает о том, что мне когда-то придется ноги водою мыть, а тебе достанется эту воду пить.
Отец на него прогневался, а сын ему и говорит:
– Если ты на меня осердился, тятя, так веди меня продавать жеребчиком, выручай деньги, только с обратью не продавай.
Отец свел жеребчика на ярморку продавать – где ни взялся этот дед учитель и покупает жеребчика. «Что возьмешь за жеребчика?»
А отец и говорит:
– Сто рублей, только обратку назад.
Дед отдал деньги и взял коня. Отец пошол и заплакал и про себя говорит:
– Сына отдал, а деньги взял.
Обернулся назад, а сын бежит к нему:
– Что, тятька, полно ли денег?
– Не хуже бы еще, кормилец, еще.
– Ну так я опять обернусь жеребчиком, веди продавай.
Как свел отец жеребчика на ярмарку, где ни взялся, дед опять покупает:
– Дорог ли твой жеребчик?
