Инесска бодро потрусила на третий этаж, а я, прикидывая, как бы осуществить задуманное, побрела по коридору первого, где было не так многолюдно.
Над процедурным кабинетом грозно горела красная лампочка и светилась табличка «НЕ
ВХОДИТЬ!». Было часа два, время приема анализов уже явно истекло, так что подобные предосторожности показались мне занимательными, и я подошла к двери, которая оказалась неплотно закрытой. В кабинете раздавались голоса, и я приникла к щели.
– Ну что, Митрофановна, еще чайку? – услышала я бодрый старушечий голос.
– Наливай, Петровна. Што еще на старости лет осталось-то, кроме как чайку попить? – вторила такая же, судя по голосу, пожилая собеседница.
– А ты чево такая грустная? Всего пару пряников съела, когда обычно по пять уплетаешь?
– Да переживаю я, Петровна… Гробовые тають… Кризисы всякие, внучки растут, хочется им подарков купить… Вот и влезла в отложенное! Хоронить-то на что будут?
– Ладно тебе! Живи и радуйся. Какая разница, как похоронють? По мне, так хоть кверх ногами без трусов! – заявила бойкая Петровна.
Я же, поняв, что нашла золотых «информаторов», деликатно постучалась и толкнула дверь в кабинет.
– Эй, милая, тебе чево? – вполне дружелюбно поинтересовалась одна из старушек в белом халате, которую я распознала как Петровну. – Сегодня уже не сдашь анализы, завтра приходи.
По-медицински опрятные бабули удобно устроились у широкого подоконника, на котором стояли чашки и вазочка с пряниками, печеньем и конфетами.
– А мне не анализы сдавать, у меня другой очень важный вопрос… Можно зайду на секундочку?
– Ну, коль очень важный, заходи. Только мы-то чем тебе помочь можем? – позволила Петровна.
– Как раз вы и можете, – заверила я ее, входя и прикрыв за собой дверь. – Вы же точно здесь не первый год трудитесь, сразу видно – заслуженные работники здравоохранения.
Бабульки зарделись от похвалы и даже предложили мне чая.
– Ну, что узнать-то хотела? – спросила Митрофановна.
– Понимаете, в регистратуру очередища, а у меня вопрос не стандартный. Хочу попасть к врачу- гинекологу из вашей консультации. Ни отчества, ни фамилии не знаю… Знакомая одна расхваливала гинеколога Аллу, та помогла ей от бесплодия вылечится. Знакомая родила и на ПМЖ в Израиль уехала, я с ней контакт утратила. Знаю только, что врача зовут Алла и она молодая и интересная.
– Молодая и интересная, говоришь? Так это как пить дать Марленовна. Ей лет пятьдесят, не больше. Модница, каких свет не видывал! Перманент всегда свежий у ней, маникюр, – явно восхищаясь вечно кудрявой Марленовной, ответила Петровна.
– Вряд, ли – усомнилась я. – Той лет тридцать пять—сорок, не больше.
– А для нас уже и пятидесятилетняя – молодка, – со вздохом заметила Митрофановна. – Тогда ты, голуба, напутала чево-то. Нету у нас таких. Алле Петровне так вообще шестьдесят с гаком, а Алла Михайловна чуть постарше Марленовны будет.
Поблагодарив бабушек, я все же решила перепроверить информацию и направилась к гардеробу. Там, на счастье, народу почти не было. Пожилая гардеробщица вопросительно посмотрела на меня в ожидании номерка.
– Да я не получать и не сдавать, я – спросить. Вот подругу ищу, врачом у вас служит, Аллу. Не подскажете, в каком кабинете принимает?
– У нас Алл много… – пробурчала женщина. Я быстро достала из кармана фото и показала ей.
– А такой сроду не видела, – заключила она. – Последние двадцать лет уж точно здесь твоя Алла не работает.
Тут подоспела Чудновская, и я уже почти не сомневалась, что знала, с чем она пришла.
– Не наша… Аллочка тридцать лет спустя, – сказала Инка. – Пожилая такая тетечка, совсем на роль любовницы Захара не катит.
– Остальные Аллы из той же оперы. Варианта два – либо Мила ошиблась и любовница ее отца работает в другой консультации, или та зачем-то им мозги парила.
– Я прямо сейчас Миле позвоню, – сказала Инесска.
Мы вышли и сели в машину. Подруга вытащила сотовый и включила громкую связь.
– Привет, Мила! Это снова Инесса беспокоит. Не нашли мы в консультации Аллу вашу. Более того, местные старожилы утверждают, что такая у них никогда и не работала.
– Как странно! – поразилась Милочка. – Ошибки быть не может, мы с папой ее несколько раз прямо к крыльцу подвозили.
– Ясненько… – Инесса выразительно посмотрела на меня. – Тогда извините за беспокойство. Если что случайно услышите об Олеге, дайте, пожалуйста, знать. Ладно?
– Разумеется, – пообещала Мила. Инка отсоединилась.
– В кустах оказался еще один рояль, – обдумав новости, заметила я.
– Да, Аллочка зачем-то суперконспирацию наводила. Сейчас не разобраться. Мы же всех тонкостей ее отношений с Захаром не знаем, а она как-никак женщина замужняя, – рассудила Инка.
– По-любому, нам ее не найти. На эту «ниточку» можно смело не рассчитывать, – подвела я неутешительный итог. – Вези-ка меня домой, стихи писать буду. С Володей к тому же надо созвониться, узнать, какие у него новости по делу.
– И я к тебе заскочу на полчасика. Мне в Интернете кое-что посмотреть нужно, а Данька комп запорол. Залил клавиатуру клеем «Момент», она как монолит стала.
Только мы вошли и расположились с чашками чая, я – на диване с тетрадкой и картинками, Инка – у компьютера, как в дверь настойчиво позвонили.
– Кто бы это мог быть? – удивилась я и нехотя пошла открывать.
Нас с Инкой ожидал, мягко говоря, сюрприз. В глазок я увидела не кого-нибудь, а Стрепетову собственной персоной. Я открыла дверь, и Настя решительно вошла в квартиру. Лицо у нее было бледным, глаза сияли безумным блеском, к груди она прижимала большого плюшевого олененка.
– И не отговаривайте, – вместо «здравствуйте» с порога заявила она. – Сделаю все, как они велели. Через два дня отдам им эти проклятые деньги.
– Ты чего? – растерялась я. – Пройди, сядь, расскажи толком, что случилось.
– Вот! Слушайте, – она сунула Чудновской олененка и без сил плюхнулась на диван.
Инка повертела игрушку и с визгом швырнула ее на пол:
– Кровь!
От удара на пол олененок пронзительно и жалобно мультяшным голосом заголосил:
– Настя, Настя, спаси, спаси, спаси! Настя, Настя, Настя!!!
Потом что-то щелкнуло, и другой голос, тот страшный, механический, что обычно звонил Насте, проскрипел:
– Концерт окончен. Деньги отдашь через два дня. Время и место сообщим. Готовь бабло.
Я увидела, что бок у игрушки вспорот, и из него весьма натуралистично торчит что-то кроваво- красное.
– Грамотно, ничего не скажешь, – нарочито спокойно сказала я, хотя по телу побежали мурашки, а в животе неприятно похолодело.
Трудно было даже представить, что испытала несчастная Стрепетова, получив этот подарочек… Но она держалась на удивление невозмутимо. Видимо, шок и стрессы сделали свое дело – Настя утратила способность бояться, отвечающие за страх рецепторы просто-напросто атрофировались, и теперь она, как загнанный в угол звереныш, была исполнена отчаянной решимости.
Мне стало до боли жалко Настюху, я подсела к ней и молча обняла за плечи.
– Я нашла его часа три назад, когда спускалась за почтой, – сообщила Настя. – Олега точно пытали, как иначе они могли узнать, что я называю его олененком? – Голос у нее дрогнул, но она справилась с собой. – Понимаете, у него глаза как у оленя – большие, карие.
– Помнишь, когда прислали прядь волос, я сказала, что тебе нечего пугаться, – осторожно произнесла я. – Ведь делом занимается Петров. Уверена, он знает, и как преступников при отдаче выкупа не спугнуть, и Олега выручить.
