— А если я как жених к ней приду знакомиться, тогда она меня затретирует, что я жиголо и охотник за богатыми невестами.
— Само собой, но тебе не привыкать, из щекотливых ситуаций выпутываться — твоя профессия, а Марьяшке это сделать сложнее.
Симон упорно настаивал на том, что Миша должен сделать официальное предложение руки и сердца Марьяше и получить на то разрешение ее матери. Так будет лучше для всех, опять же замечательный повод для знакомства.
На том и порешили, даже выпили за это. И не один раз. Наутро Марьяша долго возмущалась, звоня из Иври по всем имеющимся телефонам, что Миша не берет трубку. Не знала, бедняжка, что накануне ночью два не очень трезвых человека фактически решили ее судьбу. Хотя почему бедняжка? Как раз наоборот…
Но не только она не могла дозвониться до Порецкого. Отто тоже все телефоны оборвал, собираясь сообщить важную новость — анализы подтвердили родство Екшинцевых и Графини.
Однако в теплом уютном кафе так громко играла музыка и разговор с Симоном настолько увлек Мишу, что он просто забыл про свой мобильник, оставленный в куртке. Зато седовласый гардеробщик уже два часа сходил с ума от незнакомой для его французского уха мелодии, каждые десять минут оглашавшей маленькую гардеробную.
«Оказывается, учить французский язык не так уж и сложно. Так что ты, папань, не ленись, — задорным голосом уговаривал Виталий отца по телефону, — я уже с медсестрами по-французски изъясняюсь. А ты как, продвигаешься?»
Григорий что-то нечленораздельное пробурчал в ответ, так как похвастать ему было нечем. Какой из него француз? Он и по-русски грамотно никогда писать не умел, а тут французский. Его, кстати, все прекрасно понимают — Симон, хоть и француз, но русский знает не хуже его. А остальные — Нюша, Петр, Марьяша и сами только на родном языке и говорят. Да и потом неизвестно, как еще все тут сложится. От Орлова — ни слуху ни духу. Будут они с Полиной судиться или не будут — никто ничего не знает. Когда это все прекратится — тоже никто не знает. Мишу спрашивать бесполезно. Он говорит, что у них с Орловым было джентльменское соглашение, что тот первым выйдет на связь. Вот Порецкий и ждет у моря погоды. Вот только какой она будет, эта погода?
Конечно, Григорий очень скучал по сыну, но говорить ему не стал. Судя по голосу, Витальке в горах было хорошо, Отто обнадежил его настолько, что он практически перестал ощущать себя калекой. Отто долго говорил с Марьяшей по телефону, объяснял ей, что шансы встать из инвалидного кресла и ходить самостоятельно у парня есть. Подобрать хороший качественный протез — не проблема, главная проблема у него в голове. Нужно, чтобы он поверил в свой протез, что он сможет ему полностью заменить отсутствующую ногу. Чтобы он научился на него опираться так же, как на свою здоровую ногу. Здесь уже придется поработать не только хирургам, но и психологам. Но это дело двух-трех недель. Все это время он просил не отвлекать Виталия от занятий со специалистами, пореже звонить, чтобы он не затосковал по отцу.
«Марьяша, поверь мне на слово, ему здесь очень нравится, — убеждал ее Отто по телефону, — он даже за девушками стал ухаживать. Так что передай Григорию, что у него при таком раскладе событий, возможно, скоро невестка появится».
Конечно, Отто шутил, но Витальке действительно можно было помочь. А вот с Фабио ситуация была куда сложнее. Все, кто его смотрел, были убеждены в том, что ему помочь невозможно. Паралич конечностей — это приговор. Тут добротным протезом не обойдешься. И только его приятель по работе с миссией Красного Креста китаец Сянчжи был уверен, что парнишке можно помочь. Только не в Альпах, а в Китае, в его клинике.
Это сильно осложняло дело. Везти Фабио в Китай без ведома Анри — нереально, но парнишка ждет и верит в Отто, как в Бога. Что делать? Сказать Фабио прямо, что ни один европейский специалист не верит в успех его лечения и не берется за операцию? И только непризнанный врач-остеопат из Китая, практикующий использование всевозможных восточных «штучек», официальной медициной не признанных, согласен его лечить нетрадиционными методами, о которых Отто вообще мало что знает.
Но сколько времени уйдет на это — месяц, год, жизнь? И будет ли результат такого нетрадиционного лечения положительным?
Сянчжи был вполне грамотным хирургом, с европейским дипломом, но, как он сам объяснял, основы медицины были нужны ему для того, чтобы лучше разобраться в тонкостях восточной, как он любил говорить, «народной» медицины. Несколько лет он работал в обычной больнице в Шанхае, затем уехал в отдаленный горный край — поселился в провинции Цинхай, в отдаленном монастыре в Наныпане. Чем он там занимался несколько лет — неизвестно, об этом он не любит рассказывать, но Отто предполагает, что именно в это время он и увлекся нетрадиционной медициной. Мануальная терапия, остеопатия куда более увлекли Сянчжи, чем обычная хирургия.
Отто шутил, что в его лице мир потерял великого хирурга, зато приобрел великого авантюриста. Но на эти шутки мудрый китаец не обижался, а лишь улыбался чуть хитроватой восточной улыбкой. Однако когда он пару раз сделал Отто свой «фирменный» точечный массаж, после которого не юный уже Шайн почувствовал легкость в теле необыкновенную, шутить доктор перестал. Руки у Сянчжи действительно были волшебными.
Удивительно, но за несколько недель пребывания в «Финстераархорнской обители» Фабио стал для Отто, пожалуй, самым главным клиентом. Доктор то и дело ловил себя на мысли, что думает об этом черноглазом пареньке постоянно. Сянчжи, кстати, тоже проводил с ним дни напролет, что очень раздражало Витальку, который мог с ним общаться только по вечерам. Ребята подружились, но график пребывания в клинике у них обоих был очень плотным. Жили на одном этаже, в соседних комнатах, но виделись только по вечерам и находились под неустанным присмотром Отто. Они даже не догадывались, что по его воле стали друзьями, хотя фактически должны быть врагами. Но Отто не спешил раскрывать карты.
Уже за полночь Сянчжи заглянул к нему в кабинет. Тот сидел над медкартой Фабио:
— Удивительный парень, ты не находишь? — спросил его китаец. — Обаятельный невероятно, всему медперсоналу голову вскружил.
— Нахожу, только вот не знаю чем помочь. Отпустить его с тобой в Китай? А вдруг ничего не получится?
— Получится. За месяц я поставлю парня на ноги. Сейчас все зависит от тебя, док. Ты должен решиться. В конце концов, он взрослый человек и сам может принимать решения. А с его отцом я сам поговорю, чтобы снять с тебя этот груз. Завтра же к нему и поеду. Фабио напишет ему записку, и я поеду, так сказать, послом доброй воли…
— Вот он такого посла и пошлет. Анри еще тот типчик. Этот церемониться не станет. Вытолкает тебя взашей из своего «Пристанища Мавра», и останемся мы с тобой в дураках.
— Не вытолкает. Что он, враг своему сыну?
— Да не враг, конечно, просто очень гордый. Они с Фабио попали в непростую ситуацию, могут лишиться крыши над головой. Поэтому отец на все проявления благородства с моей стороны реагирует очень плохо. Если он узнает, что ты, Сянчжи, от меня — тебе тоже достанется.
— Я не поеду к нему в гости, а просто приглашу на встречу на нейтральной территории.
— Утро вечера мудренее. Пойдем лучше спать. Утром я тебе скажу, что думаю по поводу вашего отъезда.
Когда Сянчжи ушел, Отто решил, что обязательно утром дозвонится до Михаила. Сообщит ему о результатах, заодно посоветуется насчет отъезда Фабио. Как ни крути, а Порецкий в их компании главный закоперщик.
За время своего трехнедельного пребывания в Клермон-Ферране на бальнеологическом курорте Руайя, куда его определил Лоран, Алексей Алексеевич Орлов о многом передумал. И, прежде всего о том, как быстро прошла жизнь. Ни жены, ни детей, никого, кроме Анри и Фабио.
Всю жизнь выкручивался, врал, крутил чужими судьбами, в зависимости от своего настроения и симпатий, а теперь вот и сам оказался больным, никому не нужным стариком.
За все время своего «минерализированного» пребывания на курорте он ни с кем не связывался.
