излишнего употребления водки, но и красного вина. Звонок Отто и сообщение о том, что тесты на ДНК подтверждают родство Екшинцевых, Марьяши и, следовательно, Полины, вернули Порецкого к жизни.
Еще Отто рассказал о переговорах Сянчжи и Анри, после которых можно было сделать вывод, что жокей не намерен более биться за «Пристанище Мавра». Возможно, это его решение повлияет на Орлова, и он откажется от судебного разбирательства? Тогда разом отпадут все проблемы, и можно будет приступать к переезду Григория в Вогезы. Очень хотелось поверить в это, но по своему богатому юридическому опыту Миша знал, что так гладко никогда не бывает.
Попрощавшись с Отто, Миша стал звонить Симону. Но его телефон молчал. «Не проспался еще, кутила», — подумал Миша. И был совершенно прав. Симон только-только смежил веки перед его звонком.
После прощания с Мишей ночь для него не кончилась. Звонок Полины застал Симона на пороге квартиры. Он и Мишу хотел забрать к себе, но тот отказался, решив, что с утра его начнет искать Марьяша и лучше, во избежание вопросов типа «где это ты был всю ночь?», вернуться в их гнездышко.
Хорошо, что Симон не успел снять пальто и туфли, так как, услышав всхлипывания Полины, тут же бросился к ней. Будь он босиком, он бы и этого, наверное, не заметил.
…То, что произошло между ними в дымном прокуренном кабинете Полины, Симон позднее классифицировал как кораблекрушение Мечты. Ей было плохо — он попытался ее утешить. Как умел.
Всхлипывания Полины прекратились, слезы высохли. Чувство влюбленности, жившее в его душе последние двадцать лет, испарилось…
Когда мечта сбывается, а ведь он именно МЕЧТАЛ об этой женщине, наступает разочарование. Столько лет вздрагивать от звука ее волшебного голоса, сходить с ума от аромата ее духов, желать близости с нею более всего на свете. Дождаться этого… И что же? Да ничего. Ничего особенного в этой женщине не было.
Полина поняла, почувствовала, что Симон разочарован. Зря она поддалась слабости, ой зря…
Они почти ни о чем не говорили, каждый думал о своем.
Полина о том, что не смогла за все эти годы разглядеть в Симоне мужчину. Он был для нее другом, жилеткой, куда можно поплакаться, но не мужчиной, которого можно было желать. Экзотически красивый Абду, один взгляд которого сводил женщин с ума, в жизни был капризным, как ребенок, в постели — достаточно аморфным. Хотя, возможно, с молоденькой девчонкой он бы вел себя по-другому, но Полина старалась не думать о молоденьких девчонках. Она всякий раз подстраивалась под его настроение, вкусы. А собственно, зачем? Чтобы удержать его подле себя? Стоит ли он того? Близость с Симоном, казалось, заставила ее снять розовые очки, через которые Абду выглядел таким привлекательным.
Симон же думал о Марьяше, о том, как сильно к ней привязан, как к родной дочери, которой у него нет и уже, наверное, не будет. «Полина, Полина, взбалмошная, эгоистичная, — он почти с силой отнял у нее очередную сигарету и затянулся сам, — ни в чем не знает меры, сама не понимает, что творит. Не моя это женщина, не моя».
Он как бы между делом сказал ей о том, что друг ее дочери хотел бы повстречаться со своей, возможно, будущей тещей, но Полина никак не отреагировала на эти слова. Она была далеко — в своих мыслях, фантазиях, грезах. Ей было не до Марьяши.
Когда Миша дозвонился наконец до Симона и сообщил радостную весть о том, что существует реальное доказательство родства Марьяши и Екшинцевых, в его голосе он не услышал восторга. Порецкий опешил. Из всей их дружной компании именно он был самым эмоциональным, а сейчас вдруг демонстрирует полное отсутствие радости.
— Симон, ты здоров? — не унимался Миша. — Или после вчерашнего турне по бульвару «Красных фонарей» еще не пришел в себя?
Симон боролся с искушением рассказать ему о встрече с Полиной, о том, что она никак не отреагировала на сообщение о желании Миши встретиться с ней. Но, испугавшись излишних расспросов, а Миша умел, как бы невзначай выуживать из собеседника самую важную для себя информацию, промолчал. Он боялся проболтаться о том, где и с кем провел ночь.
Они договорились с Мишей прикупить разных вкусностей и нагрянуть неожиданно в Иври. Надо же было отметить такую радостную весть. Теперь Марьяша и Григорий могут объявить Нюше, Петру и даже болтливой Изабель, что они родственники.
После разговора с Сянчжи Анри стал паковать вещи. Всю лабораторию сына он разобрал до основания — стеллажи демонтировал, колбочки, склянки разбил, реактивы и прочие медицинские штучки выбросил в унитаз. Все, что могло гореть — в камин.
Проверил банковский счет, пересчитал наличность. Оказалось, что сумма не такая уж и маленькая. Не знал, как быть с Эмилией. Боялся даже намекнуть ей на то, что собирается покинуть «Пристанище Мавра» навсегда. У нее, конечно, есть родственники, но отправлять к ним старушку ему не хотелось. Решил, что заберет с собой. Если она, конечно, согласится. Хотя Марьяша, наверное, не станет выгонять ее на улицу.
Каждый вечер он обходил немалое хозяйство, прощаясь со всем, что было создано его умелыми руками. На душе было тяжко. Более всего не хотелось покидать могилу Этель. Но ради здоровья Фабио он был готов на все.
Анри не знал, как будет вести себя в разговоре с Орловым, которого ему было не избежать. Сейчас он сердился на него — за то, что Алекс неожиданно пропал на несколько недель без объяснения причины, за то, что он познакомил Фабио с Лораном и фактически сделал мальчика преступником. Счастье великое, что сын не пристрастился к «дури», а ведь мог. Жизнь у него была не сахар.
Теперь Отто и Сянчжи посеяли в душе Фабио надежду на скорое выздоровление. А он, Анри, так был груб с этим немцем во время его приезда с Марьяшей и русским парнем. Просто тесное общение с Орловым сделало его излишне подозрительным, недоверчивым. Он разучился верить в то, что бывают добрые, внимательные люди. Таким был граф Порошин. Наверное, немец Отто тоже из числа людей порядочных, если он ездит на войну, под пулями делает раненым операции.
Фабио был просто влюблен в него, как можно любить героя понравившейся книжки. А он, старый болван, так отвратительно вел себя с этим немцем. Да что уж теперь. Как только представится возможность, Анри обязательно извинится перед доктором.
Телефонный звонок прервал размышление старика Рамбаля. Еще не взяв трубку, он почувствовал, что звонит Орлов.
— Ты не забыл еще меня, старина, — шутливо начал разговор Алексей Алексеевич.
— Я рад, что ты жив, — сухо ответил Анри.
— Лоран рассказал мне о Фабио, я очень удивился. Но поверь, обстоятельства сложились так, что я срочно должен был покинуть Париж.
— Не надо оправданий, Алекс, я ни в чем тебя не виню. Я так и понял, что у тебя возникли неотложные дела. Ты не должен тратить свое время на решение моих проблем. Тем более что проблем уже и нет никаких. Домик себе я уже присмотрел, теперь вот готовлюсь к переезду.
— А как же «Пристанище Мавра»?
— Как обычно, что ему сделается? На хорошее хозяйство всегда найдется хороший хозяин. Но мне кажется, что у русских здесь дела бы получше пошли, чем у этого араба. А ты другого мнения?
— Полина настаивает на том, чтобы я передал дело о наследстве в суд. Завтра я везу бумаги судье. Думаю, что процесс можно выиграть. Может быть, ты пока не будешь спешить?
— Конечно, я не смогу сейчас бросить хозяйство, лошадей. Но, как только ты привезешь мне официальное уведомление, что пристанище принадлежит Полине, я уеду на следующий же день.
— Не передумаешь, ковбой?
— Не передумаю.
Душевного разговора не получилось. Анри не стал ничего говорить о поездке Фабио в Китай за чудом — по-другому и не скажешь. Орлов, в свою очередь, промолчал о своем приговоре-диагнозе. Как будто и не было многолетней дружбы. Словно черная кошка пробежала между ними. Хотя, действительно, что-то кошачье в Полине имеется.
Орлов после долгого и утомительного разговора с Полиной, которая настаивала на судебном разбирательстве, устал неимоверно. Он просто упал на диванчик в своем кабинете, как только за Полиной
