исчерпан, тут он соскучился и двинул следом. Подбегает, принюхивается, потом опять отстает.
— Брысь! — пытается объяснить ему Федя и машет при этом руками.
Так и довел нас Брысь почти до самого городка. Там, между пологими уже холмами, речка какая-то струится, и козлик наш к ней попить спустился. Федя тоже за ним пошел, водицы испить. Военные действия — дело утомительное. Правда, я ему говорила, что не надо пить неизвестно какую воду, но, видимо, не слишком настойчиво. Он меня не послушал.
Много чего было в Греции. Как-то раз мы с Федей пошли гулять высоко в горы, к руинам храма Диониса. Сначала мы шли по сельскохозяйственной местности: виноградники чередовались с пастбищами и загонами для блеющих и постоянно ругающихся друг с другом коз и овец. В траве у обочины постоянно мелькали какие-то ящерицы. Виноградные лозы, заплетенные корзинками, ровными рядами стелились по земле. Они только что отцвели, и ягоды были еще совсем маленькими, не до конца сформировавшимися. Мы шли вдоль по шоссе, и время от времени мимо нас проезжали автомобили, мопеды — много мопедов, ослики с тележками. Через некоторое время дорога забрала резко вверх, и пути разделились: главное шоссе ушло вправо, петлять между холмами, а вверх, в гору, вела небольшая проселочная дорога.
— Мы живем в рациональный век, аполлоновский, — убеждал меня Федя, — когда с туристами не случается никаких неожиданностей. Наоборот, весь туристический бизнес построен на идее того, чтобы с людьми во время путешествий никогда ничего не случалось. Чтобы организовать себе приключение, в наше время надо очень хорошо постараться.
— Но разве мы с тобой не переживаем самое настоящее приключение? — возражала я. — Двое совершенно незнакомых людей, которые ни с того ни с сего решают пожениться и отправляются в свадебное путешествие на какой-то туманный греческий остров. Чем не роман?
— Дак что значит «совершенно незнакомые люди»? Мы всю жизнь прожили в одном и том же городе, ходили в одинаковые школы, общались с одними и теми же людьми. И пожениться-то мы решили так просто, что мы уже заранее все друг о друге знаем.
— Ты обобщаешь. Я вот, например, не могла себе представить, что ты в кофе кладешь четыре ложки сахара. По тебе никогда не скажешь, что ты такой сластена! Прелесть — в деталях…
— Да, но настоящее приключение строится не из деталей, оно отметает детали в сторону за ненужностью!
Дорога, по которой мы шли, вилась вверх серпантином и все время разветвлялась. Тут и там к склону горы лепились строения: усадьбы, частные хозяйства. Заговорившись, мы с Федей в какой-то момент пропустили поворот главной дороги и неожиданно оказались у порога чьего-то жилища. Небольшой кирпичный домик стоял в глубине сада, а прямо у дороги, за забором металлической сетки, паслись несколько коз и две лошадки. Животные стояли совсем близко к ограде, и мы подошли поближе, чтобы рассмотреть их. Они жевали сено с таким важным видом, как будто это было самым необходимым на свете занятием. Сена было много, но тем не менее время от времени они подходили друг к другу проверить, не вкуснее ли еда соседа.
Мы так увлеклись наблюдением за козами, что не заметили даже, когда к нам откуда-то из-за домика подошел мистер Казанзакис. И не успели удивиться: откуда он тут взялся?
— Good day! How are you?[21] — сказал он нам с широчайшей улыбкой. Мы улыбались ему в ответ с открытыми ртами, еще не вычистив из зубов все крупинки кофейных зерен, застрявшие там после традиционной утренней трапезы.
Путаясь в словах, мы объяснили ему, что нам нравится смотреть на животных, что для нас это большая редкость.
— You are goats?[22] — спросил Федю мистер Казанзакис, показывая рукой на своих коз.
— Что? What? — испугался Федя.
— Where you live, are goats?[23] — перефразировал свою мысль мистер Казанзакис после некоторого раздумья.
Мы покачали головами: нет, нету в Москве коз. Видимо, пожалев нас, мистер Казанзакис в очередной раз проявил бесконечность своего дружелюбия и пригласил нас к себе.
— Come, come, — сказал он, — let's have raki![24]
На этот раз мы уже даже и не думали отказываться и последовали за ним в обход домика на лужайку, где между старыми, развесистыми цитрусовыми деревьями стоял большой стол, обитый клеенкой, и несколько пластиковых стульев. Миссис Казанзакис сидела тут же и вышивала синие узоры на простыни из сероватой ткани. Мистер Казанзакис представил нас, усадил за стол и принес из дома бутылку виноградной настойки домашнего производства.
— Today we celebrate, — объяснил он, наливая раки мне и Феде. — Our daughter comes at six o'clock for vacation[25].
Оказалось, что их дочь работает в каком-то банке в Афинах, а сегодня прибывает домой на вечернем пароме, провести небольшой отпуск с родителями.
— I don't know why she wants vacation, — строго сказала миссис Казанзакис, не отрываясь от своего занятия. — Young people! This is busy time. A lot of work[26].
Они объяснили нам, что местные жители отдыхают обычно осенью или весной, когда погода еще хорошая, а туристы уже разъехались. Потому что вот, например, сейчас, чтобы встретить дочь, мистер Казанзакис должен был оставить пансион и приехать домой, чтобы тут все тоже подготовить — освободить комнату, приготовить постель — и захватить свою жену.
Мы с Федей сразу же забеспокоились: как это так, у наших хозяев много дел, а тут явились мы, и они, видимо, считают своей обязанностью нас развлекать. Мы сразу заторопились уходить, но миссис Казанзакис нас не поняла и пригласила с ними вместе пообедать.
— Так не бывает, — сказал мне тихо Федя. — Как-то все это подозрительно. Что им от нас надо?
Паромы заходят в гавань нашего острова дважды в день, утром и вечером. Утром они доставляют вчерашние газеты, бутылки с водой, строительные материалы, мороженое, увозят обратно на континент спелые помидоры и козий сыр. На вечерних паромах приезжают почта, бакалейные товары, туристы. Два раза в неделю в порту останавливаются большие круизные лайнеры, и тогда туристы на несколько часов наводняют весь остров, сметают все мороженое и воду, раскупают местные поделки из керамики и вышитые полотенца. Нам с Федей очень нравится выходить в порт после обеда встречать вечерний паром, наблюдать за тем, как он причаливает и разгружается. В плохую погоду это бывает непросто: порт открытый, ничем не защищен от ветров и сильных волн. Один раз кораблик трижды пытался подойти к причалу, и каждый раз его сносило, он выходил обратно в море, совершал там пару кругов, выжидая час- полтора в надежде, что ветер уляжется. Но не тут-то было — море в этот день никак не хотело успокаиваться, и, отчаявшись, кораблик поплыл дальше, так и не разгрузившись. Встречающие грустно разбрелись по домам под начинающимся дождем.
В последние дни нашего пребывания на острове Федя неожиданно заболел. То ли простудился, то ли отравился чем-то, мы так и не поняли. Его тошнило, и температура поднялась до 39 градусов. Он лежал в постели и жаловался на свою судьбу.
— Первый отпуск за два года, — стонал он, — неужели нельзя было заболеть в Москве, где все болеют, где можно было бы взять больничный! Что же это такое…
Я пыталась лечить его большим количеством чая с медом. Мед на острове был тоже местного производства, совершенно неповторимый на вкус. Я ела его за компанию и наслаждалась, а у Феди один только запах вызывал рвотный приступ.
— Такое чувство, что я наглотался булыжников, — пытался объяснить свои ощущения Федя, — и все они сидят у меня в животе и потихоньку там варятся.
Или не булыжники, а скорее копытное животное, которое враги запихнули в мой желудок, и оно, на последнем издыхании, пытается выбраться наружу копытами вперед.
Бедняга чуть не плакал от боли. Посоветовавшись с мистером Казанзакисом, я в конце концов
