— О помогите! Помогите! — вскрикнула внезапно Кэтрин, стремясь помешать разговору, который грозил расстроить весь ее план. — Помогите! Умоляю вас! Королева близка к смерти. Спасите ее, леди Лохливен, если у вас доброе сердце!
Леди Лохливен бросилась поддержать голову королевы, которая, устремив на нее глаза, сказала с видом крайнего утомления:
— Благодарю вас, милая леди Лохливен; если не считать некоторых происшествий из недавнего прошлого, я никогда не обманывалась на ваш счет и нисколько не сомневалась в вашей привязанности к нашему дому. Вы успели, как я слышала, доказать ее еще до моего рождения.
Леди Лохливен, которая было снова опустилась на колени у изголовья больной, быстро вскочила и, в страшном волнении пройдя через всю комнату, поспешно подняла решетку на окне, как бы желая вдохнуть побольше воздуха.
«Да простит мне пресвятая дева, — заметила про себя Кэтрин, — как глубоко сидит в нас, женщинах, это пристрастие к колкостям, если даже королева, при всей ее рассудительности, готова скорее шею себе свернуть, чем держать в узде свое остроумие». Затем она отважилась подойти к своей госпоже и, взяв ее руку, прошептала:
— Ради бога, сдерживайтесь, государыня!
— Ты слишком много позволяешь себе, девочка! — сказала королева, но тут же добавила шепотом: — Прости меня, Кэтрин, но когда руки этой старой отравительницы дотронулись до моей головы и шеи, я почувствовала такое отвращение и ненависть, что должна была или сказать ей что-нибудь резкое, или умереть. В дальнейшем я буду лучше вести себя; только не позволяй ей прикасаться ко мне.
«Ну, слава богу, — сказала про себя леди Лохливен, отворачиваясь от окна, — лодка идет с самой большой скоростью, какую только могут развить парус и весла. На ней везут врача и женщину. Судя по наружности, это именно та самая, которая мне нужна. Поскорее бы эта Мария выбралась наконец из моего замка, не запятнав нашей чести, и поселилась на вершине самой дикой норвежской горы! Или уж лучше бы мне самой попасть туда, раньше чем я взяла на себя эту обузу!»
В то время как она, стоя у окна, выражала таким образом свои заветные желания, Роланд Грейм из другого окна следил за лодкой, бороздившей воды озера, которые расступались перед ней, образуя рябь и пену. Он тоже увидел, что на корме сидел врач-управитель, завернувшись в свой черный бархатный плащ, и что Мэгделин Грейм, все еще играя роль матушки Никневен, стояла на носу лодки, скрестив на груди руки и устремив свой взгляд в сторону замка; даже на таком расстоянии видно было, что она горит нетерпением поскорей добраться до пристани. Наконец они прибыли к месту назначения, и, в то время как мнимая колдунья осталась внизу, врача ввели в покои королевы, куда он вошел, сохранив всю свою профессиональную важность. Кэтрин тем временем отошла от постели Марии и, улучив минуту, шепнула Роланду:
— Судя по поношенному бархатному плащу и внушительной бороде этого осла, его нетрудно будет взнуздать. Но ваша бабка, Роланд… Ее рвение может нас погубить, если вы не подадите ей знак, чтобы она не выдала себя.
Роланд, не говоря ни слова, выскользнул в гостиную и, перейдя ее, благополучно добрался до приемной, но когда он попытался пройти дальше, окрики двух вооруженных карабинами людей: «Назад! Назад!», прозвучавшие как эхо, убедили его, что предусмотрительная леди Лохливен, даже в разгар тревоги, не позабыла принять все меры предосторожности и расставить часовых для охраны своих пленников. Поэтому ему пришлось вернуться в гостиную, или аудиенц-залу, где он застал хозяйку замка, державшую совет со своим искусным врачом.
— Только, пожалуйста, без пышных фраз и шарлатанского важничанья, сэр Ландин, — так обратилась она к этому ученому мужу. — Скажи мне сразу, если только ты можешь это сказать, действительно ли эта леди приняла что-нибудь не слишком полезное?
— Видите ли, моя добрая леди, моя высокочтимая госпожа, которой я равно обязан служить и как медик и как управитель, нужно подойти к этому делу разумно. Если моя прославленная пациентка станет отвечать на вопросы только вздохами и стонами, если эта другая почтенная леди будет только зевать мне в лицо, когда я расспрашиваю ее, чтобы поставить диагноз, и если, наконец, эта третья молодая девица, которая, нельзя не сознаться, выглядит весьма миловидно…
— Что вы мне толкуете о миловидности и о девицах? — возмутилась леди Лохливен. — Я вас спрашиваю, здоровы ли они? Короче говоря, отравились они или нет?
— Отравы бывают разные, миледи, — ответил ученый врач. — Бывают животные яды, вроде lepus marinusnote 68, упоминаемого у Диоскорида и Галена, бывают минеральные и полуминеральные яды, например состав из отогнанного королька сурьмы, купороса и солей мышьяка, или яды из трав и зелени, вроде aqua cymbalariaenote 69, опиума, аконита, кантаридов и тому подобных Ееществ; существуют также…
— Да провались ты в преисподнюю, ученый осел! — рассердилась леди Лохливен. — И я тоже хороша, вожусь тут с этим чурбаном, как будто от него можно ждать дельного ответа.
— Если только ваша милость соизволит немного потерпеть… мне бы только узнать, какую пищу приняли больные, или взглянуть на остатки их последней еды… Ибо по внешним и внутренним симптомам мне не удалось установить ничего определенного; как говорит Гален во второй книге своих de Antidotis…note 70
— Убирайся прочь, дурак! — крикнула леди Лохливен. — Приведите сюда эту старую ведьму! И либо она признается, что за яд дала она этому мерзавцу Драйфсдейлу, либо щипцы и тиски палача вырвут у нее пальцы из суставов вместе с признанием.
— У науки нет более страшного врага, чем невежество, — произнес обиженный доктор и отступил в угол в ожидании дальнейшего. Правда, из осторожности он высказал свое замечание по-латыни.
Через несколько минут в покои королевы вошла Мэгделин Грейм в том же одеянии, в котором она была на сельском празднике, но шарф был откинут назад, и видно было, что старуха решила отказаться от какой-либо маскировки. Ее сопровождали два стража, которых она, вероятно, даже не замечала, но которые тем не менее выглядели робко и смущенно, видимо подавленные верой в сверхъестественное могущество матушки Никневен и тем, как она уверенно и бесстрашно держалась.
Мэгделин Грейм стойко выдержала полный глубокого презрения взгляд леди Лохливен, которая, казалось, едва выносила ее присутствие.
— Подлая женщина! — воскликнула леди Лохливен, почувствовав, что ее величественная суровость не смутила старуху. — Что за порошок получил от тебя слуга этого дома Джаспер Драйфсдейл для какого-то медленного и тайного мщения? Сейчас же раскрой нам свойства и состав этого яда, или, клянусь честью Дугласов, я предам тебя костру еще до захода солнца.
— Увы! — ответила Мэгделин Грейм. — С каких это пор Дугласы или слуги Дугласов стали так беспомощны, что им приходится искать орудия мести у бедной и одинокой женщины? Башни, в которых чахли и сходили в могилу ваши узники, ведь стоят прочно на своих фундаментах, процветающие в них преступления еще не взорвали их сводов, ваши слуги все еще владеют арбалетами, пистолетами и кинжалами, — зачем же вам искать порошка или зелья для ваших мстительных замыслов?
— Слушай ты, проклятая ведьма! — вскричала леди Лохливен. — Да что с тобой говорить!.. Приведите сюда Драйфсдейла и устройте им очную ставку.
— Можете избавить ваших слуг от этого труда, — ответила Мэгделин Грейм. — Я пришла сюда не для того, чтобы стоять на очной ставке с подлым лакеем, и не для того, чтобы отвечать на вопросы еретички, любовницы Иакова. Я пришла говорить с королевой Шотландии. Пропустите меня к ней.
И пока леди Лохливен стояла, ошеломленная ее смелостью и тем упреком, который старуха бросила ей в лицо, Мэгделин Грейм прошла мимо нее в опочивальню королевы и, опустившись на колени, приветствовала Марию Стюарт, как бы собираясь, по восточному обычаю, коснуться лбом пола.
— Привет тебе, государыня! — сказала она. — Привет тебе, наследница многих королей, превзошедшая их всех, ибо ты одна была призвана пострадать за истинную веру! Привет тебе, чья корона выкована из золота, очищенного в семижды раскаленном горниле бедствий. Прислушайся к утешению, которое бог и пресвятая дева посылают тебе устами твоей недостойной прислужницы. Но прежде всего… — Тут, склонив голову, она несколько раз перекрестилась и, все еще стоя на коленях, казалось, быстро повторила какие-то слова молитвы.
