превращается в женщину и ведет за собой двух малышей на то место, где давным-давно погибли их родичи и тот, кто дал им право родиться…
– Это наш мир, Самер, неважно веришь ты в это или нет. От нас зависит, каким он будет. Уйдешь – так и будешь, как твой закор смотреть да каяться в том, что мог сделать да не сделал. И будешь шататься неприкаянным, покоя не находя. И ничего изменить не сможешь, потому что всего один шаг неправильно сделал. Один! – потерянно сказал Радиш.
Самер глянул на него, развернулся и двинулся к своему телу.
Прохор покосился на Радиша, подмигнул и растаял.
Шутов потер лицо и улыбнулся, уставившись в небо через кроны: ну хоть что-то он сделал, и пусть с помощью предков, но сделал.
– Жив! Жив! – прилетела к нему девушка, радостная, даже глаза светятся. Мужчина улыбнулся шире: отлично.
– Ты не удивлен? – притихла немного, и спохватилась. – Ах, да, ты же из рода Првершей. Не видишь ведь Сабибора, нет его на той стороне?
– Уже нет, – успокоил.
Глава 24
Самара с трудом пил зелье Хелехарна. На грудь будто звездолет уронили – не пошевелиться. Мало радости-то в теле больным, а и вне – тоже мрачно. Вот, выбор-то…
И нахмурился – Лань привиделась: вздернутый носик, коса, глаза лучистые, наивные и доверчивые. Ласковая, смелая, красивая. Ей бы жить – любить, с мужем миловаться, детей ростить, а она полегла. Из-за него, бегемота чужеземного.
Легкая рука по лбу прошлась – мокрый. Самер неласково глянул на Лалу:
– Нормально все, – буркнул, как 'отвали'. Девчонка ладная, что и говорить, только ему что? Пусть другого поищет.
Лала огорчилась:
– Обидела чем?
Самер промолчал, в сторону смотрел.
Пока думал, что Лань жива, баловался, а как узнал, что нет ее – словно сам убил, себя чувствует.
'Ну и зря, светлая задорная', – влез Прохор.
'А Лань боевая! И кончай сватать!' – отрезал. Баста с заигрываниями с аборигенками.
'Тю! А сам-то кто'? – скривился хранитель: 'Тож мне, Махамар Гесшера нашелся'.
'Это еще что за чучело?'
'Род самых красивых. Их даже убить не могли – рука не поднималась. Глянешь на лик и…'
'… в осадок выпадаешь – 'о, Боже, какой я лапонька'. Сам ты мухомор!' – скривился. Лала на свой счет приняла, не ведая о неслышной беседе Сабибора с закором. Ушла обиженная и растерянна, не понимая, зачем же изначальный ее надеждой манил, если теперь отталкивает. Не ведала, что можно и просто так флиртовать, что в том мире откуда прибыл лейтенант иная мораль и иные понятия о многих вещах.
Столкновение менталитетов подводило не только Самарина.
Эрлан огладил Эрику по лицу и спросил:
– Выйдешь за меня?
Формальность, но с ней нужно поторопиться. Сладились уже, а узами не закрепились. Случись дитю Эю и его как родителей приглядеть – долго Эйорике мучиться придется да и ребенок передумать может.
Он был уверен – скажет 'да', и насторожился, увидев, что любимая мало не торопится с ответом – отодвинулась. Только прижималась, только вроде мил ей был, а тут как черту провела.
– Эя? – приподнял за подбородок, в глаза заглядывая и не понимая, что же он плохого сказал, отчего столь странная реакция.
Девушка и не смотрела на него – вообще ушла. Рубаху натянула, к оконцу прошлась, постояла, к столу двинулась. И замерла спиной к мужчине:
– Нет.
Эрлан подумал, что ослышался – повторил:
– Нас помолвят сегодня же, а завтра…
– Нет! – отрезала.
Мужчина опешил, сердце будто сжали и вырвали. С минуту в себя приходил – вскочил, развернул к себе девушку:
– Эйорика…
– Нет, я сказала, – тон категоричный, взгляд жесткий и немного злой, а на дне зрачков тоска гиблым озерком плещется.
'Как подменили', – мелькнуло, а отпустить ее не может.
– Не понимаю.
– И не надо. Не знаю, как у вас, а у нас секс не повод подавать заявления в ЗАГС и бежать за букетом флердоранжа.
Эрлан потерялся – секс? Секс?!
И слов нет. Затоптался, нервничая и силясь понять, что происходит – она ли не в себе – он? Брюки подхватил, натянул, даже не заметив, рубаху, и опять к Эрике:
'Почему?'
Отвернулась.
– Эйорика…
– Хватит давить очарованием своего голоса!
'В этом дело? – развернул ее к себе: я молчал пока мы не сладились – все по- честному'.
Молчит, в сторону смотрит, и ясно, что голос как повод использовала. Но почему?!
'Эя, ты все равно моя жена, уже жена', – щеки ей ладонями накрыл, заставляя посмотреть на себя: 'ты сказала, что любишь'.
Эя посерела, оттолкнула и отвернулась:
– Уходи, – процедила. Эрлан в конец потерялся, и уйти не мог, и остаться не смел, и как дурак, оглушенный отказом крутился по комнате то к выходу, то обратно, и все надеялся на что-то.
– Уходи! – вдруг закричала. Лой вздрогнул. Постоял, с тоской ей в спину глядя и, вышел. Ноги вниз по лестнице несли, а душа в комнате с Эйорикой осталась.
Ведовская уши зажала, зажмурилась, зубы сцепила, чтобы не слышать, как он уходит, не крикнуть вслед 'вернись', не видеть пустоту в комнате.
Черт бы всех побрал и Нейлин в том числе! И природу – мать и себя не полноценную!
Любовь! Как было хорошо до того, как Эрика узнала, что это такое…
Эрлан, мрачный, как грозовая туча, сел рядом со стражем на ступень, булку отобрал, жевать начал, а вкуса не чувствует. Просто нужно было себя чем-то занять, зацепиться за какую-нибудь мелочь, чтобы не вернуться, не устроить как щенок скулеж – а что, а почему?
На душе слякоть стояла и больно так, что хоть вой.
У Лири улыбка с губ сползла, как только он лик светлого заметил. Озаботился, притих, гадая, что ж приключилось.
– Со жрецом-то договариваться? – спросил осторожно. И удостоился такого взгляда, хоть под половицы отползай.
Эрлан отдал ему недоеденную булку, свои ножны забрал, перевязь закрепил. И все молча, с лицом смертника, взглядом мертвеца.
Страж наверх посмотрел, на светлого, и ничего разуметь не мог.
– Стража для Эйорики нашли? – спросил мужчина глухо. Лири ресницами хлопнул:
– Так, к утру уж здесь был. Кейлиф, племянник Дамгара. Обучен чин по чину.
'Где он?'
