Бывает, к ним в круг и волки заглянут, подпевают:
«Ууууууууууу! Уууууууууууу!» — как это у волков в обычае. Да только теперь все знают, что та песня значит.
Случается, и Ветер задует: носится себе вихрем вокруг хоровода, песню свою поет, а вреда никому не чинит. Оно и правильно. Оно и добро.
Явился как-то один человек к большой птице К'па Анр, что сидит вечерами на дереве Эх'х за холмами, и повел такую речь:
— Вот, К'па Анр, смотри, как выходит: у вас, птиц, есть крылья, чтобы летать, а у нас, людей, есть ноги, чтобы бегать. Смотри и обратно: вы, птицы, захотите бежать, а не сможете. Так же и с нами: захотим лететь, да не выйдет ничего.
— Верно, — отвечает К'па Анр. — На то и порядок заведен, чтобы птицы летали, а люди снизу смотрели! Иначе отродясь не бывало.
— Вот и я то же думаю, — говорит человек. — Не бывало, так отчего б не стать? Давай меняться: ты мне крылья, я тебе ноги!
— Странные вы, люди, мысли думаете. Непорядок это. Не буду меняться! — сказала птица и улетела.
Огорчился человек, домой пошел.
Прознал о том хитрый Маантхэ Уджайя'ха. Обернулся птицей, полетел в деревню, нашел того человека и говорит:
— Вот, знаю я, что за колдовство ты удумал. Брату моему не по нраву пришлось, а мне как раз по душе. Так, значит, тому и быть.
Тут враз и выросли у человека огромные крылья. Перья сверкают, переливаются, искрятся драгоценными камнями, как и положено птицам К'па Анр. Сами в полет просятся. А у Маантхэ Уджайя'ха в облике птицы, стало быть, ноги вымахали. Поднялся он и в лес убежал, как ни в чем не бывало.
А человек рад-радехонек — взмыл в небо! Поначалу, правда, чуть не свалился, да быстро освоился, чай, наука нехитрая. Да и крылья сами подсказывают: тут взмахнуть, тут помедлить немного, а тут поворотить так-то и так-то. Полетел человек над лесом, над полем, над холмами. Так и до гор долетел — повыше поднялся, да и еще выше. А там, глядь, вроде и до самой К'та недалеко. «Дай, — думает, — залечу-ка к ней в гости! Когда еще доведется?»
Взмах за взмахом, так и полетел — все вверх да вверх. Тут и припекать стало сильно: К'та-то ведь всю землю обогревает, жара в ней поболе, чем в печи будет! Так и сгореть недолго. Уже и перья потрескивать стали, словно уголья. А меж них пот да жир струится. Испугался человек. Ему бы назад поворотить, да уж сильно обидно стало. Расскажешь кому в деревне — засмеют!
Думал-думал человек, что с этой бедой делать, да и придумал. Кликнул Охэн'эх[10] да такую речь завел:
— Вот, был я человек ходячий, а как стал с крыльями, так быстрее и ловчее меня никто летать не может. Птицам и то не догнать. А уж вам-то, бескрылым, и подавно! Как вас еще только небо держит!
Собрались тут Охэн'эх над человеком в большую стаю и как пошли смеяться!
— Вот глупый человек! Ох, глупый! Не успел в небо подняться, а уже задумал с нами тягаться? Ох, смех, да и только!
И так они смеялись шибко — аж слезы из глаз брызнули. От этого и дождь приключился.
А человеку только того и надо. Слезы у Охэн'эх холодные-холодные, сразу весь жар погасили. Окрепли крылья, дальше в полет запросились. Летит человек, только Охэн'эх раззадоривает. Они за ним — уж больно весело!
Так и добрался человек до самой К'та. Залетает к ней в чиа'та.
— Здрасте! — говорит. — Вот, мимо пролетал, дай, думаю, в гости заскочу, чашку-другую чаю выпить, о том о сем поболтать.
— Ну здрасте, коли так! — удивляется К'та. А сама уже и на стол собирает: и то ведь, не каждый день у нее крылатые люди гостят. — Только, — просит, — поведай уж мне, как такое приключилось, что ты вроде и человек — а летаешь? Интересно ведь!
Ну, человек и рассказал. Жалко ему, что ли?
— Ох, глупый человек! — смеется К'та. — Да какой же птице под силу такое колдовство учинить? Знаю я, чьи это проделки: опять Маантхэ Уджайя'ха все по-своему устраивает да переиначивает. Никакого порядка нет! Ну что мне с ним делать? — Вроде как и ругается, а самой-то весело, по глазам видать. А когда К'та веселится — то и на земле всем особенно тепло и хорошо делается.
Так и допили они чай. Призвала К'та Охэн'эх своих, велела человека до земли проводить — от жара защитить. Вернулся человек в деревню, кому рассказал — не поверили! Да видят — и правда, крылья у него, как у птицы К'па Анр. А то и лучше — сияют, будто сама К'та на землю сошла. Тут и призадумались: чего-то только на нашей земле не случается!
А хитрый Маантхэ Уджайя'ха сидит у себя в лесу, улыбается, деревьям подмигивает. Вот как ловко у него вышло — самому удивительно!
Константин Наумов
Из путевых заметок
…убедительных теорий, объясняющих происхождение этого обычая, хотя общепринятой… <…> Были выброшены на остров, но никто не знал языка своего товарища по несчастью.
…Близлежащая гряда рифов исправно снабжала поселенцев пополнением — счастливчиками, спасшимися после неизбежной гибели корабля… <…>… не очень долго, судя по записям и дневникам старейших поселенцев — не более двухсот лет, то есть до тех пор, пока выжившие не соорудили маяки и не составили отличные карты глубин и не стали сами проводить корабли пришельцев через скальную гряду, после чего кораблекрушения практически прекратились. Но дело было сделано, и в городе с трудом можно было найти двоих говорящих на одном языке, не считая, конечно, путешественников.
Город весьма богат, ибо расположен, как мы уже упоминали, на перекрестке множества морских путей. Здесь нет ярмарки или рынка, а основной доход в казну приносят лоцманы: они зарабатывают немало, хотя труд их тяжел: в учение мальчика отдают с четырех лет, и редко курс продолжается менее четверти века.
Кроме лоцманов и корабельных мастеров мало кто живет здесь. Разве матросы, списанные за пьянку, да и этот сомнительный люд избегает оставаться более чем нужно, чтобы дождаться следующего корабля. Так что быт коренных жителей замкнут; оседают надолго или навсегда только те, кто попал на этот остров, как и первые его поселенцы, — спасся после кораблекрушения и был выброшен на берег, мешая благодарные слезы с горькой морской водой и еще не веря своей удаче.
Как говорили мы выше, читатель, язык коренных жителей весьма необычен. Каждое понятие заменено фигуркой, символом, заведомо ясным любому пришельцу. Символы эти носятся на поясе, каждый на отдельном тонком и коротком шнурке. Их сравнительно немного, не могу сказать точно — сколько, так как мне показалось невежливым пересчитывать их. Здесь фигурки людей, изображения кораблей и лодок или настоящий маленький ключ. Набор этот различен у каждого из тех, с кем я говорил, более того, я ни разу не видел двух совсем одинаковых фигурок. Кроме всего, этот странный, но действенный способ изъясняться экономит лоцманам немалые деньги — ведь нет нужды в переводчиках даже у пришельцев из самых дальних пределов. Надо сказать, что искусство, с которым изъясняются эти люди, за многие годы отточено настолько, что не только житель острова, но действительно
Когда я впервые увидел этот разговор — молчаливый стук каменных, деревянных и костяных фигурок, быстрое мелькание рук, опущенные взгляды, — я думал: вот несчастные, чей язык убог, а круг тем
