колени и голой рукой сгребаешь осколки. Осторожнее, мой Корроль. Ты не заметишь, как я выскользну из чулана. В укромном уголке я выблюю комок белесой шерсти и кашицу из хрупких костей: Олени Королевы Фей непригодны для еды.
Кошка:
Вот видишь Маррк, он теперь ничуть не хуже — я сама смотрела, как золотых дел мастер варил диковинный прозрачный клей из чешуи огромной рыбы и на глиняной форме собрал осколки (ты нашел их все), а потом накладывал поверх сети трещин свою сеть — серебряные ветви терновника с золотыми иглами. Так гораздо красивей, да, Маррк? Мастер сказал, что из него можно пить. Правда, он теперь совсем не говорит, но и не кажется мне мертвым — может быть, онемел от счастья? Знаешь, Маррк, ведь это очень правильно: из посуды надо пить, и она должна биться. Это было жестоко держать беднягу пустым и целым. Вскоре ты отнесешь его в чулан, к ларцу, рубашке и мечам, — интересно, первый еще в силах говорить?
Ночью к тебе придет Браншьена, и тогда я отправлюсь проведать свои угодья: вепрей, грызущих вчерашний пирог, рысь, повисшую на окороке, и никаких оленей; а потом, когда ты отошлешь ее, буду касаться кончиками когтей истонченного стирками полотна твоей рубашки и кожи меж завитков седой шерсти — как смешно мало шерсти у тебя, Маррк, — и дышать зрачками широко-узко — ведь это мое право?
Примечания
1
2
3
4
5
6
7
8
9
10