Судьба так затягивает узел, что его не развязать и тысяче мудрецов. Это было не первое, не второе, а третье или даже четвертое утро после того, как Шасенем рассталась с Гарибом. Шавелед сидел возле речки, что катила мутные воды среди песков, и делал вид, что не замечает Гариба, идущего по караванной тропе.
Гариб подошел:
— Шавелед?!
Шавелед подпрыгнул, словно его укололи шилом снизу, потом вскочил, будто за ним гонится тигр, потом замер, вглядываясь — кого это я вижу перед собой? — потом завопил: «Гариб» — и бросился к нему:
— Сам аллах послал мне тебя!
— Что случилось?
— Не спрашивай! — вздохнул Шавелед. — Шах Ахмад узнал, что я от его имени повелел ясаулам тебя выпустить. И…
— Это сделал ты, Шавелед?!
— … И шах так разгневался, что приказал лишить меня жизни. Я бежал. И уже четвертое утро в пути…
— Куда же ты?
— Еще час назад я знал. А теперь… Я не умею плавать…
— Иди за мной! — сказал Гариб, засучил штаны и вошел в речку.
Подойдя к воде, Шавелед остановился, умоляюще сложил руки:
— Гариб! Найди брод, а я подожду. Вот тебе палка. И сними-ка лучше одежду…
Гариб скинул верхнее платье, бросил его на песок, положил сверху свой саз, взял у Шавеледа палку и вошел в речку. Он брел, пробуя палкой дно. Становилось все глубже, уже вода по пояс, по грудь, по шею… но вот стало мельче:
— Брод! — сказал Гариб.
Он обернулся и увидел… Из-за песчаных барханов на конях вынеслись шахские ясаулы, с гиканьем подлетели к Шавеледу. Тот кинулся в сторону:
— Спасайся! Гариб!
Ясаулы догнали Шавеледа, схватили его, перекинули через холку коня. Потом подняли с земли одежду Гариба, его саз и унеслись, исчезнув среди барханов песка. Гариб из речки растерянно смотрел вслед.
Среди кибиток Диарбекира суетились старая Абадан — мать Гариба и сестра его, смуглая Гюль- Джамаль: им помогали соседки снимать с верблюда и крыть циновками деревянный остов кибитки.
Раздался топот копыт, подскакал Шавелед, соскочил с коня, бросил на землю одежду Гариба и саз и сказал:
— Твой сын утонул, вот его одежда…
Старая Абадан посмотрела на Шавеледа и упала на одежды сына. Из всех кибиток Диарбекира выбежали женщины и мужчины. Мать Гариба, распустив седые волосы, царапала себе лицо:
— О если бы вместо него умерла я!
Толпа расступилась перед Шасенем: простоволосая, она прибежала, когда Шавелед кончал свой рассказ:
— … И он крикнул так, что в небе замерли птицы, и скрылся под водой!
Сидя перед одеждой сына, мать Гариба била себя по коленям и причитала:
— Погас светильник жизни! Погиб мой Гариб!.. Увидав Шасенем, Шавелед подтвердил:
— Стрела небытия избрала мишенью его душу.
— Не верю тебе! — сказала Шасенем.
— Пусть конь наступит на мои глаза копытом, если я говорю неправду!
— Не верю тебе! — повторила Шасенем. — Где Гариб?!
— Утонул! Вот его одежда и саз…
— Все равно не верю. Гариб жив!
Шасенем наступала на Шавеледа, он пятился, Шасенем преследовала его:
— Где Гариб?! Отвечай!
Вокруг стоял народ, Шавелед криво усмехнулся:
— Постыдись… Дочь шаха… А говоришь такие слова…
— Дочь дома, а поступки ее наружу, — негодовала шахиня. — Она опозорила нас перед народом!
— Что же делать? — спросил шах.
— Отдать замуж, — сказала шахиня. — Надо выбить дурь из ее головы. Ей скоро шестнадцать, а она отвергает всех женихов. Если так пойдет дальше, у шаха не будет внука, и наше царство рассыплется в прах.
— Но Гариб умер, — сказал шах. — Весь народ — от семи до семидесяти — оплакивает его.
Шахиня сказала:
— Если бы Гариб стал вашим зятем, все — от семи до семидесяти — задрали бы носы. А теперь, когда Гариб все равно умер, Шасенем можно отдать за человека шахского рода.
— За кого?
— Хотя бы за сына моего брата, за Шавеледа.
— Это тот, который…
— То было раньше, — сказала шахиня. — А теперь он охотится на джейранов как тигр и как лев.
О злобный рок! Неужели он и нашу еду сделает горькой? Шасенем и ее подружки вошли в тронный зал.
— Дитя мое, — сказал шах. — Я позвал тебя сообщить нечто важное. Тебе скоро шестнадцать, а у нас до сих пор нет внука. Мы обдумали это и решили отдать тебя в жены Шавеледу.
Шасенем помолчала, потом, не глядя на Шавеледа, сказала:
— Если он хочет жениться на мне, согласна. Но пусть свадьба моя будет не раньше, чем через семь месяцев: в первую пятницу после осеннего праздника.
Шавелед поклонился:
— Я раб желаний прекрасной Шасенем.
Когда Шасенем и подружки вышли из Золотой крепости, Гюль-Нагаль сказала:
— Я бы тоже не стала держать клятву, данную бедному сироте.
— Ты меня не поняла, Гюль-Нагаль. Если Гариб жив, мы за семь месяцев разыщем его. Ты
