кажущийся коричневатым голос изливается из «Буш-Хауса», точно мед из кувшина: густой и звучный на длинных и средних волнах для радиослушателей нашей страны или веселый и шипящий на коротких – для сотен миллионов англоязычных жителей мира, ради которых отражаемый атмосферой сигнал передается от одной радиотрансляционной станции к другой, пробиваясь сквозь бури ионосферы и грубую толчею сотен тысяч сигналов зарубежных станций, чтобы прозвучать, свежим и потрескивающим, на столе какой-нибудь далекой веранды. О, быть сегодня в Англии, – когда ее уж нет![154] В Англии, никогда не существовавшей, создаваемой в эфире одним только выговором, мелодиями маршей и мейотической, самоуничижительной манерой, которая, при всей ее обманности, способна превзойти нахальством и наглостью даже сам Диснейленд. «Вещание Мэри Поппинс», обаятельное в его скучной суровости, радостное в его строгой рутинности и неисчерпаемости ресурсов; подмигивающий деспот, который реализует самую потаенную нашу фантазию тем, что просто стоит на своем месте, хоть времена давно уже переменились. Ах, как я его люблю…
Уверен, в то время я знал, что именно подразумевалось мной под «обманностью» «Зарубежного вещания», истина состоит, однако же, в том, что я и поныне отдаю радио предпочтение перед телевидением. Присущая «Радио-4» смесь комедии, новостей, документалистики, драмы, журнала, викторин и причудливых дискуссий уникальна, именно она сыграла главную роль в становлении моих взглядов и повадок. Я рос под звуки полных теплой самоуверенности и спокойной властности голосов Би-би-си, от которых подрагивала тканевая обивка лампового радиоприемника, произведенного компанией «Буш, Фергюсон, Робертс и Пай». В одном из самых первых моих воспоминаний я сижу под стулом матери в нашем чешемском доме, она печатает на пишущей машинке, а на заднем плане звучат голоса из «Арчеров»,[155] обсуждающие достоинства и недостатки разных пород я музыка, мое слово!», «Вставить слово», «Конец недели», «Начало недели», «Любые вопросы», «Любые ответы», «Двадцать вопросов», «Не говори “гоп”», «Думайте, братцы», «Мозг Британии», «От нашего собственного корреспондента», «Юбочный канал», «Досье на четверых», «Вашим путем», «Мир как целое», «Сегодня», «Некролог», «Вы и все ваши», «Женский час», «Письма из Америки», «Тот самый Джек де Маньо», «Люди из министерства», «Вопросы садовода», «Метод Бёркисса», «Джейсон объясняет», «Всебританская викторина», «Минуточку», «Простите, не понял», «Пластинки необитаемого острова» и сотни иных радиопьес, комедий, викторин, рубрик развлекали, изумляли, обогащали, бесили, информировали и распаляли меня с раннего возраста. Думаю, что и голос мой гораздо большим обязан микрофону Би-би-си и запыленному, медленно прогревавшемуся ламповому «Малларду», чем выговору и интонациям членов моей семьи, друзей и школьных приятелей. Подобно тому, как в моей писательской манере, если это можно назвать манерой, ощущаются усердно обсосанные кости Вудхауза, Уайльда и Во, так и интонации Джона Эбдена, Роберта Робинсона, Фрэнклина «Бубенчика» Энджелманна, Ричарда «Прохвоста» Мердока, Дерека Гилера, Маргарет Говард, Дэвида Джекобса, Кеннета Робинсона, Ричарда Бейкера, Энтони Куинтона, Джона Джулиуса Нориджа, Алистера Кука, Дэвида Джейсона, Брайана Джонстона, Джона Тимпсона, Джека де Маньо, Стива Рейса, Фрэнка Мьюира, Дениса Нордена, Никласа Парсонса, Кеннета Уильямса, Дерека Ниммо, Питера Джонса, Нельсона Габриэла, Дерека Купера, Клайва Джекобса, Мартина Манкастера и Брайана Перкинса пропитали мой мозг и все мое существо до такой степени – ну вот как соединения тяжелых металлов, загрязняя окружающую среду, проникают в наши волосы, кожу, ногти и ткани, – что стали частью моего и телесного, и эмоционального, и интеллектуального «я». Каждый из нас есть сумма бесчисленных влияний. Мне нравится верить, что на меня оказали большое воздействие Шекспир, Китс, Диккенс, Остин, Джойс, Элиот, Оден и иные великие и благородные гранды литературы, однако правда состоит в том, что они, скорее, дальние родственники, дядюшки и тетушки, от которых я получал пять фунтов на Рождество и книжку на день рождения, между тем как «Радио-4» и «Зарубежное вещание Би-би-си» были мне матерью и отцом, повседневным моим соседством и постоянным примером.
По-моему, я с самого раннего возраста был бы только рад возможности проработать всю жизнь на радио. Даже став диктором или комментатором, я уже был бы счастлив. Это честолюбивое устремление подкреплялось и неприязнью к моим лицу и телу. Я обладал, как гласит старая усталая шутка, необходимыми для радио внешними данными. Дикторам и комментаторам ни костюмы, ни грим не требуются. Человеку, верящему, что любая попытка приукраситься лишь привлечет внимание к его безобразным недочетам, жизнь перед микрофоном не может не представляться идеальной карьерой. Мое первое появление в «Бродкастинг-Хаусе» – «Доме радиовещания Би-би-си» на Портленд-плейс – пришлось на начало 1982 года, когда я сыграл роль вымышленного репортера службы новостей в программе «Радио- 1», называвшейся, по-моему, «Б-15». Все подвальные помещения «Бродкастинг-Хауса» носили обозначения Б-
Вскоре после кончины «Темы постоянства» мне позвонил и пригласил на «Радио-4» в свою программу «Ночной Шеррин» продюсер Би-би-си Иэн Гардхаус. Нед Шеррин был хорошо знакомым радиослушателям человеком, который начинал как телевизионный продюсер на канале Эй-ти-ви Вэла Парнелла, а затем перешел в Би-би-си. К тому времени наиболее известное из его достижений называлось «Это была неделя, которая была» – шедшее в прямой трансляции комедийное шоу, которое породило «сатирический бум» и вывело в люди Дэвида Фроста. С тех пор Недвин, как я любил его называть, дал миру «В Помпеи!», «Бок о бок с Сондхаймом» и множество передач, сделанных совместно с Кэрил Брамс и другими. Юрист по образованию, он славился любовью к «Переулку жестяных кастрюль»,[156] смачным слухам и миловидным юнцам. Юридическое образование Шеррин получил в лондонском «Эксетер-колледже», однако мальчиком учился в заведении, имевшем самое роскошное в мировой истории название, – сомерсетской школе «Сексис».
Я полюбил Неда сразу. Он походил на строгую тетушку, которая, слегка перебрав джина, сразу же начинает подмигивать и хихикать. Идея «Ночного Шеррина» состояла в том, чтобы каждую неделю приглашать на передачу двух известных людей, гостя и гостью, над которыми затем будут посмеиваться и поддразнивать их Нед и компания молодых остряков, одним из которых предстояло стать мне. Нед называл нас своими «младотурками». От «Ночного Шеррина» отпочковалось – по причинам, которых ни я, ни Иэн Гардхаус припомнить не можем, – шоу «Итак, вернемся к Неду». Оба шли в ночное время и в прямой трансляции. Предварительно все мы встречались с высокими гостями за ужином в отеле «Сент-Джордж», совсем рядом с «Бродкастинг-Хаусом». По словам Иэна, идея заключалась в том, чтобы Нед присматривал за гостями очередной недели и удерживал их в состоянии относительной трезвости, – стратагема, с треском провалившаяся в случаях Дэниэла Фарсона и Жа Жа Габор.[157]
После недолгой жизни «Итак, вернемся в Неду» его сменила передача «Экстра Драй Шеррин», формат которой, сколько я помню, мало чем отличался от прежнего: в ней то ли была живая музыка, то ли ее не было, или, может быть, гостей стало не двое, а трое. «Экстра Драй Шеррина» хватило всего на один сезон,
