– Значит, так, – строго говорит Маша. – Я вполне готова поверить, что ты увидел меня и потерял голову. Так, вероятно, бывает, хотя до сих пор еще ни один мужчина не набрасывался на меня на улице. Ну, лиха беда начало… Но почему, когда я встала из-за стола, у тебя было такое лицо, словно ты сейчас умрешь? Ты что-то говорил о женщине, на которую я похожа. Давай, рассказывай все. Если уж я связалась с маньяком, имею право знать историю болезни.
– Ладно, – говорю. – Будет тебе история, добрый доктор Маша. Начинай щипать корпию.
И вкратце пересказываю ей историю знакомства с Адой. Адаптированную версию, согласно которой Ада – не убийца, а просто женщина, с которой я столкнулся на улице. Бoльшую часть иррациональных обстоятельств, сопутствовавших нашей встрече, я пока тоже оставляю при себе. Дескать, случайные знакомые рассказали, как можно круто переменить судьбу, а поскольку меня терзала депрессия и терять было нечего, я решил тут же проверить: сработает ли? Зажмурился, побежал, ну и, ясное дело, сшиб с ног прекрасную незнакомку… Далее можно обойтись почти без купюр, просто о Нижнем Городе, зловещих Мастерских и мистических троллейбусах нужно болтать поменьше, а вот о внезапно обнаружившемся родстве душ и неожиданном, сумбурном прощании следует рассказывать детально, не брезгуя гиперболами. Пусть ее проймет. Пусть почувствует, как много значит для меня ее внешнее сходство с Адой, пусть знает, что, если уйдет, не оставив ни адреса, ни телефона, ни надежды на новую встречу, я сойду с ума от отчаяния и буду выть на луну, пока не превращусь в серого волка (им, тварям лесным, все же полегче нашего живется: ни тебе роковых встреч, ни тебе разбитых сердец, сплошной основной инстинкт да тайная власть Гекаты, с каковой я, пожалуй, готов примириться…).
Я бы не умолкал до рассвета, но кафе закрывается в полночь, которая каким-то образом умудрилась наступить, поэтому мы выходим на улицу. Нервы мои на пределе, и зубы стучат не от ночной прохлады; защита завершила свое выступление, и сейчас мне вынесут приговор: «Проводи меня до метро», «Поймай мне такси», «Позвони мне завтра», «Все это мило, но мне пора», «Ты действительно маньяк, и не смей за мной идти», «Если ты ко мне прикоснешься, я закричу» – нужное подчеркнуть.
– Ты действительно маньяк, – говорит Маша. С удовольствием смотрит на мою перекосившуюся от отчаяния рожу и продолжает: – Если ты меня не обнимешь – сейчас, немедленно! – я закричу.
Кричать ей, ясен пень, не пришлось.
79. Единорог
– Слушай, а ты вообще хоть где-нибудь живешь?
– Живу. В Гнездниковском переулке.
– Где-где? – Маша начинает хохотать, да так, что обессиленно сползает на тротуар, и мне приходится приложить немало усилий, чтобы вернуть ее в вертикальное положение.
Прежде чем она задала этот вопрос и получила ответ, мы бродили по городу чуть ли не до рассвета. Я думал, что мы просто гуляем, кружим по ночной Москве в поисках темных закоулков, пригодных для поцелуев (и был так счастлив, что помыслить не смел о большем), а Маша, оказывается, считала, что я веду ее к себе домой и не останавливаю такси только потому, что оставил все деньги в кафе. Щадя мое гипотетическое самолюбие, она не предложила мне финансовую помощь, а мужественно шагала рядом, полагая, что мы медленно, но неотвратимо приближаемся к моему жилищу, хотя замысловатый маршрут ее, конечно, изрядно озадачивал.
– Это кафе, где мы сидели, оно же в двух шагах от Гнездниковского! Для маньяка ты удивительно застенчив, – отсмеявшись, заключила моя жертва. – Наверное, ты какой-то особо опасный маньяк.
Я восхищенно киваю (сейчас я готов согласиться с чем угодно) и выскакиваю на проезжую часть, отчаянно размахивая рукой, словно этот призывный жест способен породить зеленый огонек такси в глубине совершенно пустой улицы. Она думала, что мы идем ко мне, и не возражала – это не просто хорошо, это слишком хорошо, это настолько прекрасно, что у меня нет ни малейшего шанса сохранить вменяемость. Поэтому, когда Маша говорит, что машину ждать не нужно, до Гнездниковского переулка мы отсюда за четверть часа пешком доберемся, я лишь взираю на нее безумными очами да киваю, как китайский болванчик, но рукой по-прежнему размахиваю, ибо не понимаю уже человеческой речи, и вообще ничего не понимаю, кроме одного-единственного факта: таким счастливым я еще никогда не был, и вот, оказывается, как оно происходит, а я-то, бездарь, двадцать семь лет на свете прожил и не догадывался даже.
– Можно я не буду ничего о себе рассказывать?
– Совсем ничего?
– Ага. Совсем. Ни фамилии, ни адреса тебе не скажу. И про работу ни слова, и про родственников, а? Не буду информировать тебя, где училась, как зарабатываю на жизнь, с кем дружу, где провела прошлый отпуск… ну, что там еще все друг другу о себе рассказывают? Я не хочу тратить на это слова. Можно я буду девушка без адреса и биографии?
– Странный вопрос. Не захочешь – не скажешь. Пыточную камеру я тут пока не успел оборудовать… А почему ты не хочешь рассказывать? Ты – Мата Хари? И сейчас нас снимают телекамеры всех спецслужб мира? Что ж, надеюсь, тебе не придется краснеть перед коллегами: я очень фотогеничный.
Она тихо смеется, уткнувшись носом в мое плечо. Минуло всего-то полчаса с тех пор, как мы переступили порог моей квартиры (больше всего я боялся заблудиться на радостях где-нибудь в соседнем дворе, но бог миловал). Я только-только успел убедиться, что мы действительно словно бы специально созданы друг для друга, и ни единая телесная подробность не нарушает сей отрадный факт, а это, к слову сказать, редкость: вечно найдется какая-нибудь мелочь, которая раздражает, причиняет неудобство, не дает телу расслабиться, а душе – отлететь. И в итоге заставляет думать, что «настоящая» страсть придет когда-нибудь потом, позже, а сейчас – ничего не попишешь, незначительный эпизод… Но теперь все не так. По отдельности и я, и моя чудесная находка, вероятно, не представляем собой ничего из ряда вон выходящего, но вместе мы – уникальный случай, идеальная пара, высокий образец для начинающего демиурга.
«Все это слишком замечательно, чтобы иметь продолжение», – думаю я, поскольку с детства
Торопливо возношу безмолвные, но отчаянные молитвы всем дежурным богам: пусть утро не наступает никогда. Пусть всегда будет темно, пусть стрелки часов навеки застынут в нынешней благословенной позиции: маленькая подползает к четверке, большая замерла между восьмеркой и девяткой. Без четверти четыре. Почти. Лучшее время лучших в моей жизни суток. Пусть так будет всегда. Готов дать подписку, что согласен застрять в этом здесь-и-сейчас, добровольно увязнуть в клейкой струйке времени, подобно моим предшественницам, древним мошкам, обладательницам янтарных саркофагов.
– Если бы я была Мата Хари, – говорит тем временем Маша, – я бы с удовольствием выболтала тебе все свои секреты. В том-то и дело, что никаких секретов у меня нет. Только информация, пригодная разве что для заполнения анкет. А зачем тебе моя анкета? Ты уже принял меня в свою жизнь на должность прекрасной незнакомки, и твой отдел кадров не затребовал моих документов. Поздно, проехали.
– Если ты тут останешься, анкета и правда ни к чему. Но если завтра ты вспомнишь, что тебе нужно идти на работу… Или, еще хуже, в какое-нибудь неведомое «домой». И как я буду тебя искать без анкетных-то данных?
– Завтра мне никуда не нужно идти. Тебе, надеюсь, тоже. Завтра суббота.
– Это меняет дело.
Вот теперь стрелки часов могут продолжить движение. Действительно ведь суббота. Этому week-у настал полный end. Как же вовремя!
– Тебе не придется меня искать, – продолжает Маша. – Просто дай мне ключ, и я буду приходить сюда когда вздумается. Возможно, каждый день. Вполне, знаешь ли, возможно: мне тут пока нравится… Если тебе надоест мое постоянство, сменишь замок, только и всего. Гораздо лучше, чем выяснять отношения, правда? При таком раскладе тебе мои анкетные данные не понадобятся. И я могу ничего не рассказывать. Что и требовалось доказать.
– Для тебя это так важно: ничего о себе не рассказывать?
– Очень важно. Ты представить себе не можешь, до какой степени.
