нибудь отмазка. Зато и дома тебя застать непросто. Пока ты жил рядом со складом, у тебя вечно окна темные были, и оттуда ни звука не доносилось. Раиса все удивлялась, она у нас любопытная, а посему наблюдательная… В итоге мы решили, что после работы ты просто растворяешься в сумерках. А какие еще могут быть версии?
– Да уж, – вздыхаю. – Представляю, как все это выглядит со стороны. Я бы и сам на вашем месте от любопытства погибал. Но тут нет никакой тайны, надеюсь, даже медицинской. Просто переезд в Москву меня слегка контузил. Новая работа, новые люди, новый образ жизни. Слишком много впечатлений, вот и стараюсь временно ограничить их количество. Надеюсь, это скоро пройдет…
– И я тоже надеюсь, – ехидно говорит Веня.
Ехидно-то ехидно, но взор его полон печального сочувствия. Ни дать ни взять исповедник, готовый выслушать любую ахинею и отпустить все грехи, даже грех безумия, ежели таковой существует. Но я преодолеваю искушение.
– Давай-ка лучше заниматься нашим покойничком, а?
– Ага, – ухмыляется лукаво, – переводим стрелки? Фильтруем базар? Отмазываемся от явки с повинной? Ладно, хрен с тобой, вернемся к покойничку. А то действительно, собрались на креативное совещание, а сами жрать да трепаться? Не-е-ет, жрать и трепаться будем позже, когда напьемся до положения риз.
– Никогда, кстати, не понимал этого выражения. «До положения риз» – это как? В каком положении обычно пребывают ризы? В горизонтальном?
– А фиг их знает… Ну что, давай для начала решать, был наш гений старичком-боровичком или юношей бледным? Как думаешь?
– Я думаю, что нам нужно поменьше думать.
– Пропаганду остановки внутреннего диалога разводишь? Хорошее дело, но несколько несвоевременное.
– Да нет, какая тут, к черту, пропаганда… Давай попробую объяснить. Мне кажется, что будет интереснее не придумать ему биографию, а составить ее при помощи множества мелких гаданий. Пусть судьба, или как там эта могущественная субстанция называется по-научному, тоже примет участие в создании нашего героя. Мне кажется, так он получится более… живым и достоверным, что ли.
– А что, – раздумчиво тянет Веня. – Предложение забавное, вполне в твоем духе. Но так ты себе все это представляешь технически? Книжки будешь открывать? На втором этаже есть небольшая библиотека, вернее, склад утиля, но что мы станем делать, если в ответ на вопрос о возрасте получим фразу: «Графиня изменившимся лицом бежит пруду»? Например. Или у тебя таких проколов не бывает?
– Не знаю, может, и бывает. Тут пока не попробуешь, не узнаешь… Но я немножко иначе себе все представляю. Сначала пишем список: что нужно человеку для полноценной биографии? Где родился, в каком возрасте и от чего умер. Профессию его мы и так знаем: фотограф он у нас. Жил, по крайней мере, в последние годы, в том же городе, что и я, в противном случае как бы мы познакомились? Сестер, братьев, жен и детей у него стопудово не было, потому что мы не сможем их предъявить. Все, да? Ну, можно еще выяснить, из какой он семьи, какое образование получил, бедный был или богатый, счастливый или не очень… Но это уже частности. На самом деле для биографии требуется не так уж много фактов. По крайней мере, в нашем случае, когда налицо результаты его жизнедеятельности.
– Согласен. Составляем список. Считай, составили уже. Что дальше?
– А дальше берем бумажки – скажем, по пять штук на рыло. Пишем каждый по пять разных вариантов даты его появления на свет. Смешиваем все в кучу. Вытягиваем наугад. Фиксируем результат. То же самое с местом рождения, папой-мамой, образованием, причиной смерти. Ез?
– Почему бы и не ез, – легко соглашается Веня. – Осталось только найти в этом доме бумагу. Думаешь, просто?
– Думаю, практически невозможно. Но ты справишься.
Я был прав: он нарыл в каких-то своих закромах огромный рулон оберточной бумаги, и мы с энтузиазмом принялись драть его на клочки.
– Писать только год рождения или дату полностью, с месяцем и числом? – деловито осведомился Веня.
– Давай полностью. В наше время редко случается, что точная дата рождения неизвестна. Понастроили, понимаешь, ЗАГСов на наши головы, никакой тебе таинственности…
– А тянуть кто будет, ты, или я?
– Давай по очереди.
– Давай!
Через полчаса мы установили, что покойный автор «Едоков» родился 22 февраля 1962 года (мой вариант) в городе Ужгороде (опять мой), в семье военнослужащего (Венина версия), закончил только среднюю школу (опять Веня) и умер от сердечного приступа (я принимал судьбу вымышленного фотографа близко к сердцу, почти как собственную, а потому приложил колоссальные усилия, вспоминая самые безболезненные и опрятные способы умереть).
– Дело за малым, – оптимистически заявляет Вениамин. – Осталось дать ему имя. Будем гадать?
– А может быть, он – мой тезка? – предлагаю осторожно. – Все же я его прототип…
В глубине души я уверен, что это очень важно: дать вымышленному мертвецу мое имя. Того, ужасного и могущественного, которым стращал меня Франк, по странному совпадению тоже назвали Максом. Если нашего гениального трупака будут звать как-то иначе, ничего не получится – так мне почему-то кажется. Общее имя, – полагаю я, – станет своего рода мостом над пропастью, что пролегает пока между двумя призраками. И, может быть, однажды они встретятся на этом шатком мосту, лоб в лоб, как два барана из детского стишка, и разберутся между собой самостоятельно, без моего участия. О том, что эти двое могут столковаться и выступить против меня единым фронтом, я предпочитаю не думать.
– Ну, как скажешь, – соглашается Веня. – Твой крестник, имеешь право. Но фамилию-то твою мы ему давать не будем? А то фарс получится… Учти: вариант «Максим Максимович Исаев» к рассмотрению не принимается из тех же соображений.
– Фамилию? – переспрашиваю удивленно. – Тьфу ты, господи, а ведь действительно, должна же быть и фамилия…
– Обычно у людей бывают фамилии, – вежливо сообщает мой компаньон. – Так, знаешь ли, принято. Конечно, если бы он у нас был исландцем, можно было бы обойтись отчеством. Но поскольку он вряд ли исландец…
– Хорош издеваться, – ворчу. – Сейчас будет ему фамилия… Вот же черт! Может быть, действительно за книжкой сходишь наверх? Возьми любую, наугад, хоть справочник по холодильным установкам.
– Будешь смеяться, но такая литература в доме действительно есть, – Веня выглядит озадаченным. – Мой отец был инженером холодильных установок, можешь себе представить.
Он отправляется наверх, а я кружу по комнате, дабы размяться. Разглядываю банки из-под импортного пива, не то низведенные в ранг подсвечников, не то возвышенные до этого статуса. Разглядывание, собственно, сводится к простой констатации мелких биографических фактов: это я покупал, таким меня поили в гостях, этого не пробовал никогда, а вот эдакого, кажется, даже и не видел до сих пор. Ну-ка, ну- ка…
Беру банку в руки. Зеленая с белым, дизайн не ах… «Beck’s» называется. И надпись какая-то странная: «Alcohol frei». Ну, «аlcohol» – это понятно. А вот «frei»… Что бы это значило? Одна минута на размышление, гонг. Нет ответа.
Сверху спускается Веня. Ржет.
– Нет там книжек, – говорит. – Ни единой. Как корова языком слизала. Воры, что ли, побывали? Странные какие-то воры… Или просто Ван Саныч на растопку уволок? А ведь мог, гад. Решил небось, что это мусор…
– Ну, нечего делать, сейчас придумаем что-нибудь… Ты мне вот лучше скажи, что такое «фрей», а?
– Фрейр – это скандинавский бог. Ван среди асов, можно сказать, маргинал. Продовольствием у них заведовал, тьфу ты, плодородием… Кажется.
– Кто такой Фрейр, я и сам знаю. Я имею в виду надпись на банке: «Alcohol frei», – показываю.
– А, так это не «фрей», а «фрай». У немцев свои правила писания-читания, и никто им не указ… «Frei»
