крюках были развешены говяжьи полутуши и выложены на прилавок порционные куски великолепного мяса.
– Скушай урюк, да-арагой друг! Слаще урюк не найдешь вокруг! – напевала разбитная девчонка, одетая в длинное цветастое платье и такие же цветастые штаны до щиколоток. Она стояла перед двумя тазами, в которых горками была насыпана ягода.
Потолкавшись среди торговцев, Соленый вышел на более или менее свободный пятачок, где торговали пловом и шашлыком. Заказав себе четыре шампура, Соленый устроился за дастарханом. Тут же к нему подошла дородная тетушка, вся увешанная блестящими побрякушками, и улыбнулась, демонстрируя полный рот золотых зубов:
– Ай, да-арагой, почему чай не заказал?
– Не хочу, – буркнул Соленый.
– Ва-ах, не ха-арашо! Чай не пъешь, откуда силы берешь? – Она вылупилась на него с таким удивлением, что Соленый сразу же сдался.
– Ну давай неси, что ли!
– Ай, малядес!
Через полминуты перед ним на низком столике уже стояли: блюдце с соленым миндалем, вазочка с очищенными грецкими орехами, тарелочка с халвой, подносик с крупными кусками сахара, ваза – побольше – с виноградом, такая же – с персиками, грушами и яблоками, две пшеничные лепешки, посыпанные зернами кунжута… Ну и, как заказано – небольшой чайничек и совсем крохотная пиала.
– Э-эй! – крикнул в недоумении Соленый. Он хотел сказать тетушке, что не заказывал ничего из перечисленного, но ее уже и след простыл.
Пришлось есть. Но только он приступил к еде, как к нему вновь подбежала все та же тетка. Она по- прежнему улыбалась. Но улыбка ее теперь была заискивающая и виноватая.
– Ай, кичирасиз амаке худжеин![77] Простите, ради Аллаха! – запричитала она и принялась сноровисто убирать со стола все, кроме чая и лепешек. – Ошиблась я! Совсем старая стала!
Скинув все на большой поднос, она побежала к подсобным помещениям летней чайханы[78], где ее ждал мужчина лет тридцати пяти. Не узбек. Кореец. До Соленого долетели обрывки его слов, брошенных тетке:
– Опять за свое взялась, сука дерьмовая?!
Тетка стояла перед ним как побитая собачонка,
– Я тебя отсюда на поле выброшу – лук убирать! Пошла вон, паскудина!
Соленому пока еще было не понятно, за что кореец ругает ее. Но тот вскоре подошел к его столику, без приглашения присел рядом и закурил.
– Ареалом алейкум, Павел Алексеевич! – поздоровался кореец по-узбекски.
– Здравствуйте, – посмотрел на него Соленый.
То, что незнакомец обратился к нему, назвав Павлом Алексеевичем, говорило о том, что его прислал Ким.
– Вы построже с этими. – Он кивнул в ту сторону, куда исчезла тетка. – А то они приезжих за версту видят. Да так и норовят с них денег побольше содрать. Им палец в рот не клади, руку до локтя отхапают и не подавятся.
– Ах, вот оно что!
– Ну вы пока кушайте, а потом мы поедем в одно место. Меня за вами Виталий прислал.
– Я уже понял, – ответил Соленый и приналег на шашлык.
Кореец, как оказалось, был на колесах. Он приехал на новеньких темно-зеленых «Жигулях»-«тройке». И через полчаса они с Соленым уже катили по городу. Но не в ту сторону, где жил Ким, а в противоположную.
– Далеко, ехать-то? – поинтересовался Соленый.
– Неблизко. К ночи доберетесь.
Машина миновала Асакинскую, прокатилась по площади Пушкина, оставив с правого борта какое-то военное училище.
– Меня Славик зовут, – представился Соленому водитель.
Пассажир промолчал. Не перечислять же ему всех своих имен! Хотя и Славик этот наверняка воробей стреляный. Иначе какого черта ему делать в упряжке Кима?
– Правительственные дачи, – кивнул Славик вправо, где шел высокий забор, за которым можно было рассмотреть шикарные каменные дома.
«У Кима, пожалуй, лучше домик будет», – подумалось Соленому. Но вслух он ничего не сказал.
– Чирчик, – объявил водитель, когда они через небольшой мосток, перекрывающий реку, въезжали в прокопченный и грязный, как большинство среднеазиатских городов, населенный пункт. – И река Чирчик называется.
– Бурея пошире, – сам себе сказал Соленый.
