Его имя в Минске было известно каждому. И Валя - она ведь и без того рисковала не только собой, но и жизнями своих детей, - попросила бабушку, до появления документов и самой возможности переправки, буквально на несколько дней отвезти девочку обратно в гетто.
Именно в эти несколько дней она и погибла вместе со своей бабушкой Лизой, в специальном фургоне, оборудованном для умерщвления газом.
Переводчица, как и немецкий сотрудник Фонда, наверное, слышали истории пострашней. Они еще раз сдержанно бабушку поблагодарили, немец даже привстал, выразил сожаление, что им пришлось нас побеспокоить.
'Так что Жанночка отчасти сама виновата в своей смерти', - сказала вдруг бабушка.
Я сунула под язык валидол. Мне просто понадобился во рту этот холодный, резкий вкус, отрезвляющий, какой-нибудь.
То, что бабушка рассказала об этом не мне, а им, чтобы они дали денег, но дали, собственно говоря, для меня, на прокорм семьи со своим университетским образованием фактически не способной… и то, чем она вдруг закончила свой рассказ - то, что она до сих пор как будто искала себе оправдание, но искала так, как могла лишь она, моя ни на кого не похожая бабушка, искала и не находила его, - никакая еврейская скрипка выплакать за меня не могла бы. Разве что кантор, своим протяжным то ли пением, то ли уже завыванием, балансирующий непостижимым образом на грани красоты, достоинства, сдержанности и отчаяния.
'О, небеса мои, вы опустели,
Вы - мертвая, бесплодная пустыня.
Единый Бог здесь жил, - теперь он умер.'
Этих слов, конечно, ни один кантор пропеть не возьмется. Они - из 'Сказания об истребленном еврейском народе' Ицхака Каценельсона. Заметь, не об истреблении - об истребленном. Потеряв в Варшаве двух маленьких сыновей и жену, сам он погиб два года спустя в Освенциме, вместе с последним, третьим сыном.
'Но дети еще могут улыбаться…
Какое утешенье: дети слепы
И, слава Богу, осознать не в силах,
Что все мы к смерти приговорены.'
Понимаешь, я стала читать то, от чего всю жизнь бежала. Дневник Анны Франк, 'Тяжелый песок' Рыбакова, 'Язык Третьего рейха' Виктора Клемперера, 'Черную книгу' под редакцией Гроссмана и Эренбурга (в ней есть глава 'Минское гетто', начальник гетто Рихтер упоминается в ней пять раз). Ты все это можешь найти в большой комнате, в левом стеллаже, на второй полке сверху. Когда ужас все время у тебя за спиной, все-таки следует обернуться. И посмотреть ему в глаза.
Я знаю, сейчас твой ужас - другой и о другом. Прошлой осенью, когда взрывались дома в Москве и вы с мальчишками бегали проверяли, закрыты ли у нас подвалы, а потом, обнаружив на соседней стройке мешки с цементом, приняли их за гексоген, переполошили старух во дворе, я же сказала тебе - сказалось как-то само: 'Если нам суждено погибнуть, не думай, пожалуйста, что это… так уж и ни за что. В Чечне гибнут, уже погибли десятки тысяч таких же, как ты, как я, обыкновенных мирных людей. Разве мы с тобой сделали что-нибудь, чтобы их спасти?' - и как же ты вскинулся (потому что решил: я не боюсь твоей смерти!), стоял совсем еще несуразный, губастый, лопоухий, и кричал: 'Я ни в чем не виноват! Я хочу жить! Жить! Или ты, может, вообще в назидание собираешься отправить меня в Чечню?! Вы с отцом вообще думаете об этом?'
Артюхин, ты ведь уже большой? И я не мучаю тебя этим письмом, правда? Я просто не знаю, чем его закончить. Сажусь за компьютер уже третье воскресенье. А что-то самое главное словно бы и не сказано.
Знаешь, какие самые мои любимые слова в молитве Иоанна Златоуста? 'Господи, избави мя всякого неведения, и забвения, и малодушия, и окамененнаго нечувствия'.
А как были изобретены душегубки, знаешь? Однажды Гиммлер лично приехал в минскую тюрьму, чтобы посмотреть на расстрел ста заключенных. Увидев результаты первого залпа, он едва не упал в обморок: оказалось, две еврейки остались в живых и с фюрером СС случилась истерика. Итогом этого личного впечатления явился его приказ (датированный весной 42-го): женщин и детей отныне не расстреливать, а уничтожать в душегубках. Автофургоны для этой цели были специально сконструированы двумя берлинскими фирмами: с запуском двигателя выхлопные газы подавались в закрытый кузов, за 10-15 минут умерщвляя всех, кто там находился. Впрочем, водители часто спешили, сразу нажимая на акселератор до отказа, и вместо 'щадящего' погружения в сон люди погибали от мучительного удушья. Один из создателей автофургонов доктор Беккер даже жаловался на это высокому начальству… В том же самом письме он возражал против того, чтобы персонал СД выгружал из душегубок трупы женщин и детей, поскольку это причиняет ущерб их здоровью (солдаты жалуются на головную боль), а также наносит сильнейшие психологические травмы.
Получается, они тоже были людьми?
Я думаю, все самое страшное на земле происходит оттого, что в другом человеке легче всего заметить другое: нос без 'переимочки', мясистые губы, слова молитвы…
Ведь это так просто, это - у каждого из нас в крови. Совсем недавно в Англии среди десяти- двенадцатилетних детей был проведен такой опыт: детям выдали толстую пачку фотографий и попросили разделить их по принципу 'нравится - не нравится'. Дети не знали, что в пачке были перемешаны фотографии немцев и англичан, но почти безошибочно в стопку 'нравится' собрали своих соотечественников, а в стопку 'не нравится' - чужаков.
Мне рассказывал один десантник, за полгода до этого вернувшийся из Афганистана, - было это в восемьдесят третьем году, - год помню только потому, что ты в это время сидел в моем животе, и я уже об этом знала, а он нет. Юра - вот как его звали! Юра работал в нашем метеобюро в военизированной охране и зачем-то ко мне клеился… И с легкой бравадой рассказывал, что до сих пор ходит по улицам и в каждом впереди него идущем человеке по привычке ищет слабое место - куда бы всего разумнее нанести удар. И еще он сказал, что убивали они в Афгане не людей, все месяцы в учебке им объясняли: 'духи' - не люди… (А ты ведь уже и не знаешь: духи - это душманы, воины Аллаха). За десять лет афганской войны мы положили там один миллион человек - вместе с детьми, женщинами, стариками. Но истребить один миллион человек невозможно. Один миллион не-людей, как показывает мировой опыт, - легко.
Я отчетливо помню, как несколько месяцев после этого разговора мне было стыдно жить. И еще я помню, как боялась, что этот вирус проникнет в тебя, в твою беззащитность. И всячески эти мысли (и те, и эти - все скопом) от себя гнала. Вспомнила я о них, как ни странно, только в этом году. На той же полке в большой комнате в красной папке ты сможешь найти переведенную Лизой по моей просьбе статью Хаима Маккоби 'Истоки антисемитизма'. В ней есть и такие строки:
…массовое уничтожение евреев при Гитлере осуществлялось с согласия подавляющего большинства его подданных. Ведь Гитлер предложил также 'программу эвтаназии' (умерщвления больных наследственными болезнями), но возмущение общественности и протесты Папы Римского принудили его от нее отказаться. Однако положение евреев не вызвало подобных протестов и возмущения. Ибо христианам свойственно считать, что евреи, убившие Бога, заслуживают любых возможных страданий.
конец 20-го века
Нет, я уверена: сегодня подавляющему большинству христиан несвойственно так считать.
Но так ощущать - смутно, невнятно, практически неосознанно… Ведь в ребенка-христианина с самого раннего детства, когда он еще некритичен, когда до самых глубин подсознания распахнут, входит весть о народе, распявшем Бога. И это уже навсегда делает из еврея 'другого'.
