Некоторые из этих разработок, например баллонный катетер Фогарти или операция на роговице Лазика, приносят огромные прибыли корпорациям – владельцам соответствующих патентов. Другие, с понятными лишь немногим наименованиями, как то: эберлевский процесс управляемого нейрохемотаксиса, по старинке обогащают изобретателей: один человек – одно состояние. Эберлевский процесс, еще в 1996 году не имевший официальной лицензии, а ныне уже признанный стандартным методом лечения целого ряда мозговых опухолей и поражений, по оценкам, приносит изобретателю, нейробиологу из Университета Джонса Гопкинса Эрлу X. («Кудряшке») Эберле до 40 миллионов долларов ежегодно в виде лицензионных платежей и других отчислений по всему миру.
Сорок миллионов долларов ежегодно – это уже что-то. Сорок миллионов долларов ежегодно оживили надежды Гари, и он ощутил новый прилив злобы. Эрл Эберле загребает сорок миллионов долларов ежегодно, а Альфред Ламберт, такой же изобретатель, только (посмотрим правде в глаза!) неудачник от природы – один из кротких, наследующих землю, – получит за все труды пять штук! Да еще хочет разделить эту жалкую подачку с «Орфик-Мидленд»!
– Замечательная книга! – ворвался в его мысли голос Джоны. – Наверно, будет самая моя любимая.
Почему же тебе так приспичило купить папочкин патент, а, «Кудряшка»? Что за спешка? Финансовая интуиция, теплое покалывание в чреслах, подсказывала Гари, что ему в руки свалилась сугубо внутренняя, закрытая информация. Закрытая информация из случайного, то есть безупречно законного источника. Сочный кусок мяса лично для него.
– Они вроде как отправились в круиз, – сообщил Джона, – но хотят доплыть до самого края света. Туда, где живет Аслан.
В базе данных Комиссии по ценным бумагам и биржам Гари обнаружил предварительный проспект, так называемую «наживку», подготовленную для первой открытой продажи акций «Аксона», которая намечалась на 15 декабря. Оставалось чуть больше трех месяцев.
Основным гарантом размещения акций выступал «Хеви энд Ходапп», один из авторитетнейших инвестиционных банков. Гари проверил жизненно важные показатели – движение ликвидности, объем эмиссии и размещений – и, чувствуя, как все сильнее разливается в паху тепло, щелкнул по команде «Загрузить позднее».
– Джона, девять часов, – напомнил он. – Ступай в душ.
– Мне бы тоже хотелось поехать в круиз, папа, – сказал Джона, поднимаясь по ступенькам. – Если б можно было как-нибудь организовать…
В другой области поиска Гари слегка дрожащей рукой набрал слова «красивая обнаженная блондинка».
– Пожалуйста, закрой за собой дверь, Джона.
На экране возникла красивая обнаженная блондинка. Гари еще пощелкал мышью, и обнаженный загорелый мужчина – вид сзади, но можно развернуть и увеличить вид от пупка до колен – вплотную занялся красивой обнаженной блондинкой. Что-то вроде сборочной линии на конвейере: красивая обнаженная блондинка – сырая заготовка, обнаженный загорелый мужчина вовсю обрабатывает ее своим инструментом. Сперва с заготовки пришлось удалить разноцветную упаковку, затем ее поставили на колени и не слишком квалифицированный работник засунул инструмент ей в рот, потом положил заготовку на спину, откалибровал ее собственным ртом и снова принялся поворачивать, придавая ей ряд горизонтальных и вертикальных положений, складывая и скручивая материал по мере необходимости и весьма усердно обрабатывая его своим орудием…
От этих картинок эрекция сникла. То ли Гари достиг возраста, когда деньги возбуждают больше, чем половые акты с красивой обнаженной блондинкой, то ли ангедония, преследующая отца семейства даже здесь, в подвале, проникла и в эти удовольствия…
Наверху прозвенел звонок. Легкими шагами кто-то из мальчишек поспешил со второго этажа к двери.
Гари поскорее очистил экран компьютера и пошел наверх. Как раз вовремя – Кейлеб возвращался на второй этаж с большой коробкой пиццы. Гари последовал за ним, остановился на минутку возле гостиной, вдыхая аромат пеперони и прислушиваясь, как жена и сыновья почти беззвучно поглощают еду. На экране телевизора рычала под аккомпанемент военной музыки какая-то бронетехника, танк наверное.
– Мы увелисить назим, летенант. Теперь ви отвесять? А?
В «Неподконтрольном воспитании. Навыках нового тысячелетия» д-р Харриет Л. Шахтман предупреждала: «Слишком часто озабоченные родители пытаются 'уберечь' детей от так называемых 'опасностей' телевидения и компьютерных игр, тем самым подвергая их куда более реальной опасности – остракизму сверстников».
Гари в детстве разрешали смотреть телевизор не более получаса в день, и из-за этого он отнюдь не подвергался остракизму, а потому ему казалось, что теория д-ра Шахтман позволяет устанавливать правила наиболее снисходительным родителям, а более требовательные вынуждены занижать планку. Однако Кэролайн обеими руками проголосовала за эту теорию: дети, мол, должны учиться в основном у сверстников, а не у родителей; поскольку же одна лишь Кэролайн помогала Гари в осуществлении главной мечты его жизни – не уподобляться отцу, – Гари согласился с ее мнением, и мальчики проводили перед телевизором столько времени, сколько хотели.
Одного Гари не предвидел, что в результате сам станет жертвой остракизма.
Вернувшись в кабинет, он снова набрал номер Сент-Джуда. Радиотрубка из кухни все еще лежала у него на столе, напоминая о недавнем недоразумении и грядущих конфликтах.
Он рассчитывал, что к телефону подойдет Инид, но трубку взял Альфред и сообщил, что мать отправилась к Рутам.
– У нас нынче собрание соседей, – пояснил Альфред.
Гари прикинул, не позвонить ли позже, но нет, не даст он отцу себя запугать.
– Папа, – начал он, – я тут посмотрел кое-какие данные по «Аксону». У этой компании очень много денег.
– Гари, я не желаю, чтобы ты вмешивался, – сказал Альфред. – И вообще, поздно ты спохватился.
– Что значит «поздно»?
– То и значит. Я уже все сделал. Документы заверены у нотариуса, я заплачу своему юристу, и все.
Гари прижал два пальца ко лбу.
– Боже, папа! Ты заверил бумаги у нотариуса? В воскресенье?!
– Я передам матери, что ты звонил.
– Не отсылай им бумаги! Ты меня слышишь?!
– Гари, мне это начинает надоедать.
– Тем хуже, потому что я еще далеко не все сказал.
– Я просил тебя не затевать таких разговоров. Если ты не способен вести себя как порядочный, цивилизованный человек, мне придется…
– Эта твоя порядочность – чушь собачья! И цивилизованность тоже чушь! Это просто слабость! Страх! Чушь собачья!
– Не желаю это обсуждать.
– Тогда забудь об этом.
– Так я и сделаю. Мы больше не вернемся к этому разговору. В следующем месяце мы с матерью собираемся приехать к вам на два дня, и мы надеемся, что в декабре вы навестите нас. Я настаиваю на соблюдении приличий.
– И неважно, что творится в душе. Главное – «соблюдение приличий»!
– Таков мой принцип.
– Но не мой! – фыркнул Гари.
– Знаю. Поэтому мы намерены провести у вас сорок восемь часов, и ни минутой больше.
Гари бросил трубку. Он разозлился пуще прежнего. Он-то думал, родители приедут в октябре на неделю. Он хотел, чтобы они поели пирогов в «Ланкастер-каунти», посмотрели спектакль в Центре Аннеберга,[32] съездили в горы Поконо и в Уэст-Честер на сбор яблок,
