Рано утром его разбудила Секеркова. В спешке он оставил ночью дверь открытой, и, поскольку долго не отвечал на стук, она вошла в дом и села на край кровати. Марцин почувствовал, как его кто-то трясет за плечо.
– Пани Секеркова, откройте окно, а то я задохнусь от вашего дыма, – сказал он, садясь на постели и протирая глаза.
Но тут он спохватился, что он голый, и быстро залез под одеяло. Секеркова с сигаретой во рту встала, прохромала в кухню за своей палкой, которую она прислонила к столу, и принялась открывать все окна подряд. Потом опять села на кровать рядом с ним.
– Марцинек, скажи, где Божья Матерь? Та, что светилась ночью? Что ты с Ней сделал? Иисуса в терновом венце ты тоже вынес? Ты что, совсем, парень, сдурел? – возмущенно произнесла она. – Мать свою не почитаешь, святые образа выбрасываешь из дому, в костеле не жертвуешь.
– Да в коробку я их положил, а пожертвование дам зимой, – тихо ответил он. – Что случилось, пани Секеркова? – поинтересовался он, разгоняя рукой дым.
– Божью Матерь засунул в коробку? Сердца у тебя нету, и мать свою покойную ты не почитаешь.
Она замолчала, нервно поправляя платок на голове.
– Уж случилось. Случилось. Я прогнала сегодня этих из «Джи-эс-эм». В галстуке одного такого прогнала. Прикатил утром ко мне. Едва курочку мою, Катаржину, лучшую несушку, не переехал. Кошку напугал. А она брюхатая. Написала я им письмо, чтобы они забрали эту свою мачту и перенесли во двор к ксендзу. Не желаю больше облучаться. Пусть облучаются Ямрожи с Вальчаковой. Куры у меня плохо несутся, коты из-за этой мачты во двор к моей Снежке бегают стаями, как саранча. А что мне делать с котятами? Не утоплю же я их. Яблоки в саду мельчают. Да еще эта мачта заслоняет мне горы. Пусть выкопают и поставят ее у костела. У костела больше народу звонят, да и ксендз, может, освятит им эту мачту. Этот рыжий в галстуке занервничал и даже вспотел. Вытащил из папки какие-то бумаги, стал махать ими перед носом и показывать, что я их подписала.
Секеркова отставила палку, извлекла из кармана халата какой-то смятый лист, сунула Марцину в руку и попросила:
– Марцинек, прочитай, а то тут на машинке, а на машинке я ничего не разберу.
Он взял смятую бумагу и стал читать. Секеркова тем временем подошла к окну и выбросила окурок.
– Пани Секеркова, вы подписали договор на восемь лет. Третий год начался в феврале. Они еще пять лет имеют право держать мачту у вас во дворе. Они платят вам аренду за весь участок при доме. И заасфальтировали вам во дворе дорогу.
Ну, платят, чего-то там платят. А что мне с того, если мачта мне заслоняет горы и Снежка нервничает? Что мне с этих денег? Так я и сказала рыжему. И тогда он достал из папки телефон и положил на стол. Дескать, он мне его как бы дарит. Ну, первым делом я ему сказала: нечего меня подкупать, но потом присмотрелась к телефону. Хороший, кнопки крупные, в самый раз. Эсэмэски удобно отправлять. Да только какой мне, Марцинек, прок с этого телефона? Мачту эту поставила «Идея», а кума у меня в Кракове с «Эрой». И мне «Эра» получается дешевле. Ты знаешь кого-нибудь, кто мне вынет SIM-карту из телефона, который мне подарил рыжий?
Марцин не смог удержаться от смеха. Он накрылся одеялом и хохотал.
«Ты знаешь кого-нибудь, кто мне вынет SIM-карту… кнопки крупные, в самый раз для эсэмэсок…» – мысленно повторял он, корчась от смеха. Наконец он вылез из-под одеяла.
– Не беспокойтесь, пани Секеркова, – сказал он, сдерживая смех. – Я возьму его с собой в Сонч, и через два дня у вас будет телефон без SIM-карты.
Секеркова с подозрением смотрела на него.
– Марцинек, а сколько это будет стоить? Я ж все-таки бедная вдова.
– Ничего не будет стоить. Для вас ничего. Ни злотого, пани Секеркова.
Она с облегчением вздохнула и взяла следующую сигарету.
– А я тебе за это яичек принесу. Ладно, пусть уж стоит эта мачта. Что такое пять лет? Пять лет не вечность.
Она положила свой сотовый на ночной столик и встала.
У дверей она остановилась, повернулась и спросила:
– А не хочешь котенка от моей Снежки? Не так одиноко будет вечерами. Снежка приносит здоровых котят. Я выберу тебе самого крупного из помета.
Марцин улыбнулся:
– Пока не надо. Может, следующей весной.
– Как хочешь, как хочешь. Помни только, Снежка уже старая и скоро никакой кот на нее не полезет.
И она вышла, оставив в комнате облако табачного дыма.
Марцин откинул одеяло и слез с кровати. Голый, он потянулся у открытого окна, и в этот момент со двора заглянула Секеркова:
– Но светящуюся Божью Матерь ты вытащи. Марцинова Ее носила освятить на Пасху, когда приезжал епископ из Кракова, а ты Ее в какой-то грязной коробке держишь, – произнесла она с укоризной.
Марцин в испуге неловко прикрыл ладонью причинное место. Секеркова рассмеялась, подавилась дымом и закашлялась. Марцин быстро встал между окнами и прикрылся занавеской.
– Ты чего это, Марцинек? Меня, что ли, стесняешься? – поинтересовалась она, положив локти на подоконник. – Думаешь, старая Секеркова не знает, что у здорового мужика болтается между ногами? Да я твоего птенчика самая первая увидела. Еще раньше, чем твоя покойница-мать. И тогда он тоже так же торчал, как сейчас, – снова рассмеялась она.
