Свобода

мистеру Хэйвену, как продвигается наш проект?

— Я был счастлив, что меня не уволили, — сказал Уолтер. — Мне показалось, это неподходящий момент для разговора о том, что я собираюсь потратить весь дискреционный фонд на проект, который, скорее всего, понравится прессе еще меньше.

— Ох, милый. — Лалита обняла его, прижавшись головой к груди. — Никто не понимает, какие хорошие вещи мы с тобой делаем. Только я понимаю.

— Возможно, так оно и есть, — отозвался он.

Ему было приятно просто подержать девушку в объятиях, но тело Лалиты требовало иного, и Уолтер уступил. Ночи они проводили на ее узкой кровати, поскольку комната Уолтера была полна напоминаниями о Патти — жена не оставила никаких инструкций по поводу того, как распорядиться вещами, и он не мог обойтись с ними по собственному усмотрению. Его не удивляло то, что Патти не подает вестей, и в то же время это казалось тактическим отступлением с ее стороны. Для человека, который, по собственному признанию, совершает лишь ошибки, Патти отбрасывала чересчур внушительную тень, что бы ни делала. Уолтер чувствовал себя трусом, прячась от жены в комнате Лалиты, но что еще он мог предпринять? Его обложили со всех сторон.

В день рождения, пока Лалита показывала Конни помещения треста, Уолтер отвел Джоуи на кухню и сказал, что по-прежнему не может ничего посоветовать.

— Я не советую тебе поднимать шум, — сказал он, — но мои мотивы небезупречны. В последнее время я, можно сказать, растерял моральные ориентиры. История с твой матерью, статья в «Нью-Йорк таймс»… ты ее видел?

— Да, — ответил Джоуи. Он сидел, сунув руки в карманы, по-прежнему одетый как студент- республиканец, в синем блейзере и начищенных мокасинах. Впрочем, насколько Уолтеру было известно, он и был студентом-республиканцем.

— Я предстал не в лучшем свете, а?

— Да уж, — отозвался сын. — Но думаю, большинство людей поняло, что это несправедливая статья.

Уолтер с благодарностью, не задавая вопросов, принял заверение Джоуи. Он чувствовал себя таким ничтожным.

— На следующей неделе придется поехать в Восточную Вирджинию. «Эл-би-ай» открывает завод по производству бронежилетов, на котором будут работать все эти люди, которых мы выселили. Поэтому не стоит обращаться ко мне с вопросами по поводу «Эл-би-ай» — сам понимаешь, я заинтересованное лицо.

— Зачем тебе туда ехать?

— Придется сказать речь. Поблагодарить их от лица треста.

— Но ты уже получил Общеамериканский птичий заповедник. Почему бы просто не забить на них?

— Потому что у Лалиты есть новый большой проект, который касается проблемы перенаселения, и нужно сохранять хорошие отношения с боссом. Мы ведь собираемся потратить его деньги.

— У меня такое ощущение, что лучше тебе оттуда свалить, — сказал Джоуи.

Он явно не испытывал энтузиазма, и Уолтер возненавидел себя за то, что предстает перед сыном таким слабым и жалким. Словно желая еще усугубить это ощущение, он спросил, не знает ли Джоуи, как дела у сестры.

— Я с ней говорил, — ответил тот, не вынимая рук из карманов и не отрывая глаз от пола. — Она на тебя злится.

— Я отправил ей штук двадцать сообщений!

— Можешь не стараться. Сомневаюсь, что она их прослушивает. В любом случае люди не слушают все сообщения подряд — просто смотрят, кто звонил.

— Ты сказал Джессике, что у этой истории две стороны?

Джоуи пожал плечами:

— Не знаю… их действительно две?

— Да! Твоя мать дурно поступила со мной. Мне очень больно!

— Честно говоря, я не то чтобы хочу подробностей, — признался Джоуи. — Она уже все рассказала. И мне неохота думать, на чьей я стороне.

— Когда ты с ней говорил?

— На прошлой неделе.

Значит, Джоуи знал, что именно сделал Ричард — что Уолтер позволил сделать своему лучшему другу, рок-звезде. Теперь он окончательно пал в глазах сына.

— Я хочу выпить пива, — сказал он. — Раз уж у меня день рождения.

— Можно нам с Конни тоже пива?

— Конечно. Потому-то мы вас и пригласили пораньше. Впрочем, Конни и в ресторане может пить что захочет. Ей ведь двадцать один?

— Да.

— Я не настаиваю, просто хочу знать: ты сказал маме, что женился?

— Папа, я об этом думаю. — Джоуи явно напрягся. — И позволь уж мне решать самому, ладно?

Уолтеру всегда нравилась Конни (ему даже втайне нравилась ее мать, которая с ним флиртовала). На девушке были туфли на чудовищно высокой шпильке, глаза густо накрашены ради праздника; Конни была еще в том возрасте, когда стараются выглядеть намного старше. В ресторане он с бьющимся сердцем наблюдал за тем, как трогательно внимателен к ней Джоуи — он читал вместе с ней меню и помогал выбрать блюда. Конни отказалась от коктейля и попросила колы — потому что Джоуи еще не имел права пить спиртное. Они молчаливо доверяли друг другу, и Уолтер вспомнил себя и Патти в те времена, когда они были совсем молоды и объединились против всего мира. Его глаза затуманились при виде их обручальных колец. Лалита, которой было неловко, явно старалась отстраниться от молодых людей и примкнуть к человеку вдвое старше — она заказала мартини и попыталась заполнить тишину разговором о «Свободном пространстве» и кризисе перенаселения. Джоуи и Конни выслушали ее речь с безукоризненной вежливостью, как и всякая пара, для которой не существует ничего на свете, кроме собственной любви. Хотя Лалита избегала обращаться к Уолтеру, тот не сомневался, что Джоуи знает: эта девушка — не просто его помощница. Попивая третье пиво за вечер, Уолтер все сильнее стыдился своих поступков и был благодарен Джоуи за равнодушие. Ничто в течение многих лет не раздражало его в сыне сильнее, чем равнодушие, а сейчас он испытывал благодарность. Джоуи победил в этой войне, и отец радовался.

— Значит, Ричард все еще с вами работает? — спросил Джоуи.

— Э… да, — ответила Лалита. — Он нам очень помогает. Ричард сказал, что группа White stripes может принять участие в нашем мероприятии в августе.

Джоуи задумался, стараясь не смотреть на Уолтера.

— Мы должны туда поехать, — сказала Конни. — Нам ведь можно? — обратилась она к Уолтеру.

— Конечно, — ответил он, натянуто улыбаясь. — Будет весело.

— Мне очень нравятся White stripes, — радостно заявила Конни.

— А мне нравишься ты, — сказал Уолтер. — Я очень рад, что теперь ты — часть нашей семьи. Хорошо, что сегодня вы здесь.

— Я тоже рада.

Джоуи, кажется, не возражал против их сентиментального разговора, но его мысли явно где-то витали. Возможно, он думал о Ричарде, о своей матери, о семейной беде, которая разворачивалась перед ним.

— Я не могу, — сказал Уолтер Лалите, когда они вдвоем вернулись домой. — Я больше не потерплю, что эта сволочь участвует в проекте.

— Мы уже это обсуждали, — заметила Лалита, торопливо шагая на кухню. — И решили.

— Нужно подумать еще раз.

— Нет, не нужно. Ты видел, как обрадовалась Конни, когда я упомянула White stripes? Кто, кроме