понимала шуток, не я вышла замуж за мистера Суперзамечательного-любителя-природы-из-Миннесоты и так далее. Я хотя бы не притворялась, что люблю нашу семью. Ты думаешь, что отлично живешь, что мы тебе и в подметки не годимся, но мистер Суперзамечательный бросил тебя по какой-то непонятной причине, которая, уж конечно, никак не связана с твоим восхитительным характером, и ты решила, что можно вернуться и изображать здесь мисс Совершенство, посланца доброй воли, Флоренс Найтингейл и не знаю еще кого. Очень интересно.
Патти сделала глубокий вдох, прежде чем ответить.
— Я уже сказала — сомневаюсь, что мы с тобой когда-либо поладим.
— Я звоню маме каждый день лишь потому, — сказала Эбигейл, — что ты пытаешься все испортить. Я перестану докучать ей в ту самую минуту, когда ты уедешь и займешься своими делами. Договорились?
— Почему же проблемы с наследством — не мое дело?
— Ты всегда говорила, что равнодушна к деньгам. Если хочешь взять свою долю и отдать ее дядюшкам — ладно. Если от этого у тебя повысится самооценка — ради бога. Но не диктуй нам, что делать.
— Хорошо, — ответила Патти. — Думаю, мы почти договорились. Только… уточни, пожалуйста… по- твоему, принимая подачки от Рэя и Джойс, ты всю жизнь оказывала им большую услугу? Думаешь, именно так Рэй благодарил
Эбигейл снова сделала злую гримасу и задумалась.
— Ну да, конечно, — сказала она. — Конечно, ты все хорошо объяснила. Именно так я и думаю. Ты считаешь это странным, поскольку тебе не приходится иметь дела с нашими проблемами. Ты — такой же посторонний человек для нас, как и Галина. Но ты, кажется, считаешь иначе. Тогда почему бы вообще не оставить маму в покое? Пусть сама принимает решения! И говорить с Ронни тоже не надо.
— Не твое дело, буду ли я говорить с Ронни.
— А вот и мое, и я требую — оставь сестру в покое! Ты ее только запутаешь!
— Если не ошибаюсь, речь о человеке, у которого IQ равен ста восьмидесяти.
— После смерти папы дела у Ронни не то чтобы идут в гору, и не нужно ей досаждать. Сомневаюсь, что ты меня послушаешь, но я-то знаю, о чем говорю, — я провела с Ронни в тысячу раз больше времени, чем ты. Поэтому постарайся быть хоть немного деликатной.
Некогда красивый фамильный дом Эмерсонов, куда Патти поехала на следующее утро, теперь напоминал то ли фотографию Уокера Эванса, то ли Россию девятнадцатого века. В середине теннисного корта без сетки стояла корова; пластмассовая ограда вокруг была сломана и погнута. Эдгар перепахивал старый конский выгон на маленьком тракторе, останавливаясь через каждые пятьдесят футов, когда трактор увязал в раскисшей от дождей весенней почве. На нем были грязные резиновые сапоги и запачканная рубашка, он оброс жирком и мышцами и напоминал Пьера из «Войны и мира». Эдгар оставил опасно накренившийся трактор в поле и побрел по грязи к подъездной дорожке, где Патти оставила машину. Он объяснил, что сажает картофель, побольше картофеля, чтобы в грядущем году семья могла перейти на самообеспечение. Сейчас, весной, когда прошлогодний урожай и запасы оленины закончились, семья в основном существует благодаря гуманитарной помощи от Бейт-Мидраша — на земле у сарая стояли коробки с консервами, хлопьями и детским питанием. Некоторые упаковки были открыты и початы, отчего у Патти возникло впечатление, что еда уже не первый день стоит под открытым небом и никто не спешит занести ее под крышу.
В доме повсюду валялись игрушки и немытая посуда, стоял слабый запах навоза, но пастель Ренуара, набросок Дега и картина Моне по-прежнему висели там же, где и всегда. Галина, беременная, с тусклыми измученными глазами, немедленно протянула Патти годовалого малыша — хорошенького, тепленького, хоть и не очень чистого. Патти познакомилась с невесткой на похоронах Рэя, но они почти не общались. Галина была одной из тех вечно озабоченных матерей, которые заняты исключительно детьми, — волосы растрепаны, на щеках лихорадочный румянец, одежда в беспорядке, ужасающая худоба, — но она, несомненно, могла еще показаться красивой, если бы уделила себе несколько минут.
— Спасибо, что навестила нас, — сказала Галина. — Сейчас нам очень нелегко путешествовать.
Прежде чем заговорить о деле, Патти пришлось восхититься малышом, потереться с ним носами и вызвать у ребенка улыбку. У нее появилась безумная мысль, что она может его усыновить, облегчив бремя Галины и Эдгара, и начать новую жизнь. Как будто догадавшись об этом, мальчик ухватил ее ручонками за лицо и радостно потянул к себе.
— Ему нравится тетя, — сказала Галина. — Он давно не видел тетю Патти.
Эдгар вошел, уже без сапог, в толстых серых носках — грязных и рваных.
— Хочешь хлопьев? — спросил он. — Еще есть печенье.
Патти отказалась и села за стол с племянником на коленях. Остальные ребятишки были такие же милые — темноглазые, любопытные, бесстрашные, хоть и не наглые, — и она понимала, отчего Джойс так их любит и не хочет, чтобы они эмигрировали. После неприятного разговора с Эбигейл Патти трудно было смотреть на Эдгара и Галину как на главных злодеев. Они скорее казались заблудившимися в лесу детьми.
— Ну что, ребята, расскажите, какие у вас планы на будущее, — попросила она.
Эдгар, который явно предпочитал, чтобы за него говорила Галина, сидел и отскребал грязь с носков, пока жена объясняла: они осваивают земледелие, рабби и синагога оказывают им большую поддержку, Эдгар скоро получит сертификат на производство кошерного вина, а охота здесь просто на диво хороша.
— Охота? — уточнила Патти.
— Олени, — сказала Галина. — Невероятное количество оленей. Эдгар, скольких ты застрелил прошлой осенью?
— Четырнадцать, — ответил тот.
— Четырнадцать оленей на нашей земле! А они все приходят и приходят, просто невероятно.
— Дело в том, — сказала Патти, пытаясь вспомнить, считаются ли олени кошерной пищей, — что это не совсем ваша земля. Теперь она принадлежит Джойс. Раз уж у Эдгара такая отличная деловая хватка, ему, может быть, стоит вернуться на работу и получать стабильный доход. Пусть Джойс самостоятельно распоряжается своей собственностью.
Галина упрямо покачала головой:
— Страховая компания. Она хочет отобрать все, что зарабатывает Эдгар, — это сотни тысяч.
— Да, да, но если Джойс сумеет продать дом, вы расплатитесь со страховой компанией и начнете с чистого листа.
— Он просто жулик! — У Галины гневно вспыхнули глаза. — Думаю, ты слышала, что случилось? Этот регулировщик — самый настоящий жулик, на сто процентов. Я едва до него дотронулась, стукнула совсем чуть-чуть — и теперь он не может ходить?
— Патти, — сказал Эдгар, точь-в-точь как Рэй, когда вел себя снисходительно, — ты не вполне понимаешь ситуацию.
— Прости, но чего тут не понимать?
— Твой отец хотел, чтобы ферма всегда принадлежала вашей семье, — сказала Галина. — Он не хотел, чтобы она обратилась в деньги и разошлась по карманам отвратительных, непристойных театральных продюсеров, которые занимаются так называемым искусством, и по карманам психиатров, которые берут с твоей младшей сестры по пятьсот долларов за сеанс, а лучше ей не становится. Ферма останется у нас, твои дядья могут о ней забыть, а если всерьез понадобится — я не имею в виду богему и жуликов-психиатров, — Джойс может продать часть земли.
— Эдгар, ты согласен? — спросила Патти.
— В общем, да.
— О, как благородно с твоей стороны. Тебе небезразличны папины желания.
Галина наклонилась к Патти вплотную, словно гостья от этого могла лучше ее понять.
— У нас дети, — сказала она. — Скоро придется кормить шесть ртов. Твои сестры думают, что я хочу уехать в Израиль, — но я не хочу. Нам здесь хорошо живется. Как по-твоему, кому стоит верить — мне, у
