радость врагу и разочарование нашим союзникам, особенно японцам. Это было бы расценено как признак нашей слабости и неспособности понять огромнейшее влияние военных действий на море на исход войны».
Гитлер получил этот меморандум 15 января. Через два дня адмирал Кранке позвонил в адмиралтейство и сообщил, что Гитлер по-прежнему полон решимости уменьшить надводный флот, а 26 января была издана соответствующая директива.
1. Всякие строительные и конверсионные работы на больших кораблях немедленно прекратить.
2. Все линкоры, «карманные» линкоры, тяжелые и легкие крейсера вывести из числа строевых – за исключением тех, которые необходимы для подготовки личного состава.
3. Весь военный персонал, рабочих и т. д., высвобождающихся в результате этих мер, немедленно занять на строительстве и ремонте подводных лодок.
Секретное приложение гласило, что, «ввиду его политического и психологического значения, приказ довести до сведения как можно меньшего числа офицеров». Но, несмотря на это, новость облетела флот со скоростью степного пожара. И везде, за исключением подводного флота, пошел слух: мол, это все Дёниц, новая метла метет по-новому, теперь все для подводных лодок.
А морские пейзажи, висевшие во многих офицерских кают-компаниях, дали ход новой шутке: «Знаешь, что это? Это фото из «Германского военно-морского обозрения» за 1950 год». – «А где же корабли?» – «Здесь одни подводные лодки. И все – в подводном положении».
31 января гросс-адмирал Редер ушел с флота, которым командовал пятнадцать лет и в хорошие, и в трудные времена и которому отдал всю свою жизнь. Он знал, что его новая должность генерального инспектора – синекура, придуманная только для того, чтобы сохранить видимость его добрых отношений с Гитлером. Удалившись в свой дом в Далеме, он стал простым свидетелем происходящего. После этого он редко искал аудиенции у Гитлера.
8 февраля – спустя лишь неделю пребывания на новом посту – Дёниц в критическом тоне доложил Гитлеру об общем состоянии войны на море. Первым пунктом была война подводная. За время переезда Дёница из Парижа в отель на Штайнплац в Берлине командованию подводным флотом стало известно, что конвои противника неожиданно хорошо знают о диспозициях подводных лодок в Атлантике и эффективно уклоняются от встречи с ними.
– Как такое стало возможно? – спросил Гитлер.
– Или предательство – в отношении этого приняты все мыслимые предосторожности, – или авиапатрули, которые засекают наши силы, в то время как мы их не видим, – ответил Дёниц. – Полное отсутствие авиационной разведки – слабейший фактор нашей военно-морской стратегии, и, чтобы компенсировать это, нам приходится посылать больше лодок в море. А это влечет за собой ускорение ремонта и спешку с конструированием новых подводных лодок. Поэтому я прошу об освобождении от воинской службы всех людей, занятых на строительстве и ремонте подводных лодок, и сохранении всего персонала кораблей, которые обслуживают подводные лодки.
– Шпер, мы можем это сделать? – спросил Гитлер.
– Раз это имеет очевидную важность, мы должны сделать, – ответил министр вооружений, – но только если не будет привлечен дополнительный личный состав для восполнения потерь во флоте.
Гитлер согласился издать соответствующую директиву, как только обсудит этот вопрос с фельдмаршалом Кейтелем.
– Будьте уверены, адмирал, – добавил он, – я сделаю все, что могу, чтобы помочь флоту. Что еще у вас?
Ввиду недавнего кризиса момент был неподходящим для отстаивания будущего крупных кораблей – это всегда можно было успеть попозже, – поэтому Дёниц изложил Гитлеру план постепенного разоружения таких кораблей. Гитлер быстро пробежал глазами по бумаге и вернул ее со словами:
– Мне нечего сказать, господин гросс-адмирал. Вы уже знаете мою точку зрения по поводу ценности больших кораблей. Пожалуйста, изложите вашу собственную в другой раз.
Дёниц бесстрастно поклонился. Этим же вечером он улетел в Берлин.
На следующее утро вице-адмирал Кранке зачитал Гитлеру записку с кратким изложением идей Дёница: «Поскольку в последний вечер не обсуждалось будущее больших кораблей, главнокомандующий ВМФ считает своей обязанностью направить большие корабли в море, независимо от вероятности успеха. В открытом море командующий соединением получит полную тактическую свободу воевать так, как он сочтет нужным, без распоряжений вышестоящих лиц. В этих условиях, однако, велик риск потерь».
Выслушав Кранке без комментариев, Гитлер ответил, что полностью согласен с этой позицией. Так был сделан первый шаг к сохранению больших кораблей. Три недели спустя, 26 февраля 1943 года, Дёниц, придя к фюреру со вторым визитом, вновь поднял вопрос о больших кораблях. Хотя позиции обоих резко различались между собой, случилось неожиданное. Гитлер частично отозвал свой приказ о выведении больших кораблей из состава ВМФ и сдаче их на лом.
Больше эта тема не поднималась, а после этого Дёниц получил свободу в вопросе о том, что делать с большими кораблями. Он одержал победу, и флот был спасен.
Часть третья
ЗАКАТ1943 – 1945 годы
Глава 1
К ВЫСШЕМУ ВЗЛЕТУ
(февраль – май 1943 г.)
В начале 1943 года и лодки, и конвои действовали в условиях самой отвратительной с начала войны погоды. Суда выбивались из строя из-за повреждений корпуса, рулей или машин, нанесенных буйством волн, а эскорты с напряжением всех нервов старались удержать их в конвое. Согласно британской статистике за январь, в Атлантическом океане, Средиземном море и у берегов Бразилии было потеряно в общей сложности 37 судов водоизмещением 200 000 тонн. Это число включает в себя восемь из девяти судов танкерного конвоя, потопленных в семидневном сражении с подводными лодками между Тринидадом и Азорскими островами.
В главной штаб-квартире адмирал Годт и его штаб старательно отмечали маршруты некоторых конвоев в Северной Атлантике. В результате расшифровки радиограмм союзников они, несмотря на плохую погоду, имели возможность перебрасывать подводные лодки на расчетные маршруты конвоев, так как достаточно точно знали численность того или иного конвоя, дату выхода, скорость движения, курс и порт назначения. Однако вместо получения сообщений с лодок об установлении контакта с конвоем они то и дело получали свежие данные радиоперехвата, показывавшие, что конвои резко меняли свои курсы – и это случалось отнюдь не раз. Такие уходы ясно говорили о том, что противник получает весьма неплохую информацию о диспозициях подводных лодок.
Снова поднял голову призрак предательства во флотских рядах, но доказательств этому не было. Стало очевидным, что теперь, как никогда более, проблема обнаружения конвоев зависела от дальней воздушной разведки. Пока Дёниц не знал об истинных причинах возникшей ситуации, все, что он мог сделать, это рассредоточить лодки как можно шире в надежде обмануть противника относительно своих реальных намерений, а также увеличить шансы случайного обнаружения конвоев.
Он снова обратился к Герингу за помощью, но рейхсмаршал не вселил в него особых надежд. Тот упомянул о самолете «BV-222», который должен был выйти с завода не раньше октября 1943 года, и о «Ме- 264», который, по словам Геринга, мог бы бомбить и Америку. Но когда Дёниц упомянул о срочной необходимости в прикрытии истребителями Бискайского залива и нанесении ударов со стороны люфтваффе по базам британского командования зоны проливов, Геринг ограничился лишь неопределенными обещаниями, которые, как Дёниц знал из предыдущего опыта, не имели никакой цены.
В Берлин он вернулся с пустыми руками, чтобы снова бороться с ежедневными угрозами со стороны авианосцев противника, воздушными патрулями над Бискайским заливом, новыми и более мощными глубинными бомбами врага. Он в это время не знал о секретном решении союзников, принятом в Касабланке в январе 1943 года, о придании приоритета борьбе с немецкими подводными лодками. Это решение явилось красноречивым признанием того факта, что, пока союзники не преодолеют подводную опасность, они не могут надеяться на конечную победу. В ту пору еще не было значительных признаков
