каждой секундой. Такова уж психология 'султанов'. Наконец, физрук не выдержал и пошел на сближение с дамами и непринужденно о чем-то вещавшим мужчиной.
- Вечер добрый! - громогласно поздоровался он.
- О, Куниобу! Вы уже закончили уроки? - почуяв отдаленные раскаты петушиного боя, женщины превратились в аватары приветливости и ласковости. Польщенный радостными взглядами, которыми встретили его дамы, физрук с ноткой превосходства обратился к Ватанабэ:
- Ну как, осваиваетесь у нас?
- Вполне! - чуть прищурился Сэм, глядя на собеседника. - Как я вижу, с образованием в Японии все в порядке, покуда в школах преподают такие красивые учительницы! - он обозначил вежливый поклон в сторону женщин. Учительница литературы Фудзиеси вместе с преподавателем искусства Кавахарой прямо- таки зарделись от удовольствия.
- Ватанабэ, вы грубый льстец! - притворилась сердитой Фудзиеси.
- О, я не спорю, очаровательная мисс Фудзиеси, я вполне себе неотесанный чурбан! - улыбнулся во все тридцать два зуба Сэм. - Дело в том, что когда я вижу прекрасную даму, я не могу соблюсти правила приличия, предписывающие сдерживать восхищение, и сразу говорю всю правду.
- Мне кажется, что подобная простоватая честность - это даже красиво! - поправила очки в тонкой оправе, нисколько ее не портившие, Кавахара. - Она лишена ненужного, наносного, как картины по- настоящему великих художников...
- Ну, уж во мне-то ничего настолько уж великого, как произведения классиков живописи, не найдется... Разве что мой живот - настоящее произведение искусства сам по себе, - улыбнулся и ей Ватанабэ. - Однако, мисс Кавахара, я понимаю, почему вам суждено было связать свою жизнь с изобразительным искусством. Даже не стань вы тем, кто пишет картины или учит других, вас бы саму обязательно кто-нибудь изобразил на холсте.
- Ой, Фудзиеси, похоже, все-таки права! - зарумянилась она довольно. - Вы жуткий льстец!
- Я смотрю, у вас очень хорошо подвешен язык! - Куниобу, о котором все трое словно забыли, не стерпел подобного обращения и прервал светскую беседу. - Вам бы, Ватанабэ, в политику пойти...
- Нет, только не в политику! - Сэм отрицательно замахал руками. - Если и есть в этом мире сорт людей, который я ненавижу, так это политики.
- Это почему? - не отставал Куниобу. - Вы что, из тех экстремистов... Как их?
- Нет, я не из 'Братства христианских народов', - Сэм прищурился сильнее. - Я не хочу сказать, что предпочитаю не сидеть задом в парламентах, а бегать по улицам и избивать еретиков и язычников да сжигать на кострах буддистов и синтоистов за то, что они по привычке не верят во Христа.
- Но тогда что вы имеете в виду?
- Я говорю о том, что политика как таковая - это уже плохо. Когда правитель, защитник и кормилец, становится политиком, он перестает быть защитником и становится кормлением. Такие люди играют в политику как в шахматы с государствами вместо фигур. И думают прежде всего о самих себе. Но, как известно, развращение властью не доводит до добра. Вспомните Явление. Поэтому я предпочту быть скромным педагогом.
- Но ведь политика - неизбежная часть существования государства, - Фудзиеси потерла переносицу. - Если не вести политическую жизнь, всякая страна...
- А кто придумал политическую жизнь? Людишки, которым хотелось нарастить живот как у меня за счет остальных. И вот уже два племени вместо разграничения территорий и обмена женщинами идут друг на друга войной за власть над прериями. Вот кому это надо? Мало им половины мира, который они за всю жизнь не обойдут? Или же на гребне недовольства войной в одном племени вождю пробивают голову камнем и ставят на его место другого. Или же приближенные покойного добровольно сдаются соседям, надеясь выгадать сколько-то мамонтовых шкур себе лично. Все эти фокусы стары, как кости кроманьонцев.
- Но ведь разграничение территорий и обмен... Э, обмен женщинами - это тоже политика! - воскликнул Куниобу, решивший, что поймал собеседника на противоречии. - Как же тогда?
- Не путайте самурая с ниндзя, - Сэм прищурился так, что напоминал Клинта Иствуда в старинных вестернах. - Подобные вещи - это уже цивилизованность и культура, но еще не политика. Политика начинается с войн и обмана, а заканчивается смертями. В этом разница. Политиканами становятся те, кому не нравится текущая цивилизованность.
- Что-то я вас не понимаю, Ватанабэ, - развел руками Куниобу. - Вы говорите, как малолетний анархист.
- Помилуй Боже, - замотал головой Сэм. - Никакого анархизма. Я просто говорю, что не люблю усложняющих то, что и так неплохо работает, политиков. Вместо них я люблю женщин.
Учительницы захихикали. Раздосадованный неудачей в проявлении умственного превосходства физрук насупился:
- Как по мне, так всякий, кто живет за счет политиков, считает своим долгом...
- Знаете, а я согласен с господином Ватанабэ.
Все четверо обернулись. Перед ними предстал Сато, облаченный в свой коричневый пиджак, бывший настолько объемистым, что учитель напоминал ребенка в папиной одежде. Наверное, из-за этой детскости он предпочитал каждое утро вешать пиджак на стул в учительской и вел занятия в рубашке и старомодном жилете без рукавов. Очков Акио не носил, и всякий мог разглядеть его ровное, словно высеченное кропотливым скульптором, лицо. На высокий лоб интеллектуала падала короткая челка, венчавшая аккуратно уложенную шевелюру. Молодой учитель улыбался.
- Простите, что врываюсь в разговор, но я невольно его услышал. Так вот, я, кажется, понял, о чем говорил господин Ватанабэ. Излишняя политизированность и государственные игрища и впрямь вещи не слишком хорошие.
- А, господин Сато, - воскликнул физрук. - Хотите присоединиться к беседе?
- Нет, я уже ухожу, но спасибо за предложение, - снова улыбнулся Акио.- Только вот мне надо домой.
Молодой человек снов улыбнулся и зашагал к выходу.
- Кстати! - хором воскликнули обе женщины, синхронно глянув на часы.
- О Боже, мне пора в галерею! - с извинениями откланялась Кавахара.
- А мне надо зайти в парикмахерскую, так что я побежала! Чао! - проследовала за ней Фудзиеси.
Нечто неестественное было в столь поспешном уходе учительниц, вздрогнувших при осознании того, что наступил вечер, и солнце закатывалось за край горизонта. Эта деталь не ускользнула от внимания Сэма, оставшегося наедине с физруком, тоже судорожно посмотревшим на часы и засуетившимся.
- Что это народ так резко разбежался? - спросил Ватанабэ у спины Куниобу, согнувшегося над своим столом.
- Вам бы тоже лучше поспешить, Ватанабэ! - ответил физрук, собирая какие-то бумажки с распечатанными нормативами. - В такой час здесь оставаться не рекомендуется.
- Это почему? - вновь прищурился Сэм. - Вон даже детишки еще в секциях занимаются.
- Детишки через полчаса разбегутся как миленькие, - сглотнул Куниобу. - Вы разве не в курсе? Наша школа иногда пустеет раньше других.
- Интересно, однако... - прищуру Сэма могли позавидовать все когда-либо щурившиеся герои киноэкрана вместе взятые. - А не расскажете ли вы мне, уважаемый коллега, почему так обстоят дела? Я ведь и впрямь не в курсе.
- Нет, не расскажу! И простите, мне тоже пора! - с этими словами Куниобу покинул помещение учительской.
- Спасибо, спасибо, Отоко-кун! - радостно пищала предводительница школьной артистической богемы, разглядывая окончательно изготовленные, подлатанные и установленные как надо декорации. Странновато было бы вообразить себе сколько-нибудь серьезную работу с обстановкой в таком примитивном виде творчества, как школьная постановка, если бы речь не шла о деспотическом театральном сообществе этой школы. Президент клуба была просто одержима своей внеклассной деятельностью.
